Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Мы знаем, что легитимность сопряжена прежде всего с долгосрочной перспективой – вечностью разума, древностью обычая. В силу собственных действий новатор оказывается в ситуации, лишенной легитимности, где правит fortuna и нельзя полагаться на поведение людей. В итоге он вынужден ориентироваться на краткосрочную перспективу и продолжать действовать – и с этой точки зрения что-то менять. Таким образом, в очень узком смысле слова действие – это virtù. Когда в мире нет устойчивости и постоянно возникает угроза чего-то непредвиденного, действовать – то есть совершать нечто не вписывающееся в рамки законности – означает придавать форму fortuna. Главное достоинство такой стратегии – агрессия. Именно она, а не эротические фантазии, склонность к которым у Макиавелли, правда, наблюдалась, кроется за неоднократно возникающим у него образом fortuna как женщины, которой можно овладеть силой, но которая погубит того, кто – говоря очень аккуратно – не будет действовать своевременно.

Впрочем, virtù действия еще не делала ситуацию, в которой она осуществлялась, законной. Порождаемые ею формы существовали лишь короткое время, тогда как в случае законодателя они были рассчитаны на земное бессмертие. В заключительных главах (XXIV–XXVI) Макиавелли действительно начинает с утверждения, что благодаря virtù новый государь

скоро утвердится в государстве и почувствует себя в нем прочнее и увереннее, чем если бы получил власть по наследству. Ибо новый государь вызывает большее любопытство, чем наследный правитель, и если действия его исполнены доблести, они куда больше захватывают и привлекают людей, чем древность рода. Ведь люди гораздо больше заняты сегодняшним днем, чем вчерашним, и если в настоящем обретают благо, то довольствуются им и не ищут другого; более того, они горой станут за нового государя, если сам он будет действовать надлежащим образом. И двойную славу стяжает тот, кто создаст государство и укрепит его хорошими законами, хорошими союзниками, хорошим войском и добрыми примерами; так же как двойным позором покроет себя тот, кто, будучи рожден государем, по неразумию лишится власти362.

Однако здесь не утверждается, что новый государь может построить более надежно организованную и легитимную систему, нежели та, что основана на привычке и традиции. Скорее речь идет о том, что люди в меняющихся обстоятельствах живут настоящим. Когда они воспринимают и переживают настоящее как поток действий и изменений, а не как традицию и легитимность, сегодняшний день неизбежно волнует их больше. Действие интригует сильнее, чем обычай, оно притягивает внимание и будоражит чувства. В настоящем новый государь может затмить наследного правителя и заручиться большей преданностью; его virtù – заменяющая авторитет рациональности и традиции – является своего рода харизмой. Но если мы зададимся вопросом, может ли харизма обрести институциональную форму, мы должны перейти от краткосрочной перспективы к долгосрочной. В этом Макиавелли нам не поможет. Он не рассказывает в «Государе», что подразумевается под «хорошими законами, хорошим войском и добрыми примерами», о чем мы узнаём лишь из его «Рассуждений». Приводимые им примеры утративших власть наследных правителей не согласовываются c моделью, намеченной во второй главе. Те, кого он называет, явно не пользовались преданностью своих подданных, которая скреплялась бы привычкой363. Что же касается необыкновенных virtuosi новых принципатов, о них с уверенностью можно сказать лишь одно – ими по-прежнему ведает фортуна. В главе XXV Макиавелли возвращается к вопросу, как люди могут надеяться противостоять fortuna и что подходит для этого лучше – отвага или осмотрительность. В одном из ключевых фрагментов он высказывает мысль, что иногда уместно одно, а иногда – другое. При этом люди отважны или осмотрительны в силу своей природы, поэтому преуспевают или терпят поражение в зависимости от того, в какое время им выпало жить. Успех человеку может принести любая из этих стратегий,