Читаем Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция полностью

Кроме того, книга вызвала целый ряд существенных возражений в отношении значимости и аргументов едва ли не каждого из ключевых теоретиков, к которым обращался Покок. Мы можем лишь кратко указать на некоторые из упреков, многие из которых представляются обоснованными, но, конечно, требующими более серьезного и детального рассмотрения: а) вызывает вопросы степень близости и знакомства Макиавелли с трудами Аристотеля, точность «республиканской» интерпретации Аристотеля и недостаточное внимание к роли и влиянию Цицерона1447; б) элитистская модель Гвиччардини представляется более близкой к дальнейшей эволюции республиканской традиции, чем популистская модель Макиавелли, тексты которого Покок трактует слишком избирательно1448; в) республиканское прочтение Харрингтона Пококом необходимо существенно скорректировать с учетом большей роли стоицизма, сложного отношения Харрингтона к «коррупции», частичного принятия им «коммерческой деятельности» и «созерцательной жизни»1449; г) рецепция республиканских идей в американских колониях Британии началась существенно раньше XVIII века (как считал Покок), в частности в среде пуритан начиная уже с первых лет XVII столетия1450.

Завершая обзор, мы хотели бы подробнее остановиться на еще одной важной группе возражений, с которыми согласно большинство историков. Речь идет о формах конкуренции и взаимодействия между различными языками в текстах, созданных в одну и ту же эпоху. В данном случае критики ставят под вопрос два ключевых тезиса и один необычный методологический ход Покока: а) тезис о центральном значении республиканской традиции в противовес либерализму и философии естественного права Локка и б) тезис о неприятии республиканизмом новых форм экономической жизни и прогресса, понимаемых как коррупция. Неоднозначный методологический ход связан с решением Покока описывать преимущественно (а в некоторых случаях – исключительно) республиканский элемент политического дискурса в данную эпоху или у конкретного автора без исследования конкурирующих идиом. Частичный отказ от анализа альтернативных языков или их избирательное рассмотрение имеет серьезные последствия, хотя очевидно, что речь идет не об упущении, а об осознанном решении автора.

Обосновывая отказ рассматривать язык и аргументы Локка и его влияние на традицию политической речи, Покок пишет о «тактической необходимости»: сначала интерпретировать контекст «без Локка», а затем вернуть его обратно1451, каковую задачу он оставил другим исследователям. Другие важные для революционной Англии идиомы (например, монархический дискурс Тюдоров, пуританский национализм и другие сектантские течения или традицию «Древней Конституции») Покок рассматривает скорее выборочно, показывая тонкие связи и взаимные влияния языков друг на друга. В главах, посвященных Флоренции и США, внимание британского историка к другим идиомам заметно меньше. Решение автора в этом отношении продиктовано как необходимостью сохранить сколько-нибудь разумный объем исследования, так и иной задачей: как можно убедительнее показать значение главного предмета анализа, а именно республиканского диалекта, в общем строе политического языка трех разных эпох и стран. Покок сравнивает этот процесс с выделением нити одного цвета в ткани пестрого ковра. Конечно, целый рисунок так воссоздать нельзя, но достоверно проследить конфигурацию отдельного узора и выделить «красную нить» вполне реалистично.

Легко возразить, что такой методологический выбор не оставляет историку и его читателям возможности судить об общей политико-лингвистической картине эпохи. Покок наводил читателя на мысль о центральном значении республиканской идиомы, заведомо понимая, что взвешенное суждение о языковом целом на этом этапе невозможно. В этом смысле тактический ход вполне удался, но вызвал естественную критику, спровоцировав дальнейшие исследования по теме. Более поздние работы историков демонстрируют, что в Англии XVII–XVIII веков республиканский словарь в большинстве случаев смешивался в самых разных пропорциях с другими идиомами. Кроме того, в XVIII веке либеральный дискурс, связанный с естественными правами, собственностью, положительной оценкой торговли и труда, как правило, гармонично сочетался с республиканскими лексемами и аргументами1452.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Холодный мир
Холодный мир

На основании архивных документов в книге изучается система высшей власти в СССР в послевоенные годы, в период так называемого «позднего сталинизма». Укрепляя личную диктатуру, Сталин создавал узкие руководящие группы в Политбюро, приближая или подвергая опале своих ближайших соратников. В книге исследуются такие события, как опала Маленкова и Молотова, «ленинградское дело», чистки в МГБ, «мингрельское дело» и реорганизация высшей власти накануне смерти Сталина. В работе показано, как в недрах диктатуры постепенно складывались предпосылки ее отрицания. Под давлением нараставших противоречий социально-экономического развития уже при жизни Сталина осознавалась необходимость проведения реформ. Сразу же после смерти Сталина начался быстрый демонтаж важнейших опор диктатуры.Первоначальный вариант книги под названием «Cold Peace. Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953» был опубликован на английском языке в 2004 г. Новое переработанное издание публикуется по соглашению с издательством «Oxford University Press».

А. Дж. Риддл , Йорам Горлицкий , Олег Витальевич Хлевнюк

Фантастика / История / Политика / Фантастика / Зарубежная фантастика / Образование и наука / Триллер
История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века
История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

  Бори́с Никола́евич Чиче́рин (26 мая(7 июня) 1828, село Караул, Кирсановский уезд Тамбовская губерния — 3 (17) февраля1904) — русский правовед, философ, историк и публицист. Почётный член Петербургской Академии наук (1893). Гегельянец. Дядя будущего наркома иностранных дел РСФСР и СССР Г. В. Чичерина.   Книга представляет собой первое с начала ХХ века переиздание классического труда Б. Н. Чичерина, посвященного детальному анализу развития политической мысли в Европе от античности до середины XIX века. Обладая уникальными знаниями в области истории философии и истории общественнополитических идей, Чичерин дает детальную картину интеллектуального развития европейской цивилизации. Его изложение охватывает не только собственно политические учения, но и весь спектр связанных с ними философских и общественных концепций. Книга не утратила свое значение и в наши дни; она является прекрасным пособием для изучающих историю общественнополитической мысли Западной Европы, а также для развития современных представлений об обществе..  Первый том настоящего издания охватывает развитие политической мысли от античности до XVII века. Особенно большое внимание уделяется анализу философских и политических воззрений Платона и Аристотеля; разъясняется содержание споров средневековых теоретиков о происхождении и сущности государственной власти, а также об отношениях между светской властью монархов и духовной властью церкви; подробно рассматривается процесс формирования чисто светских представлений о природе государства в эпоху Возрождения и в XVII веке.

Борис Николаевич Чичерин

История / Политика / Философия / Образование и наука