МОНА

Но сейчас… Не знаю, что будет завтра, послезавтра, через неделю, через год, но прямо в эту минуту, когда я, к счастью, выговорилась, сделав это очень нестандартным образом, у меня будто бы с плеч спала ноша. Я представляю, что носила на себе огромный камень, весом в целый центнер, но он только что упал мне под ноги и разбился, подобно кусочкам льда. Он все это время был айсбергом в моей душе. Все эти три года. Но весна наступила, и растаял кошмар и ужас, хранившийся внутри меня.

Какой-то идиот решает прямо в этот момент устроить фейерверк. За моей спиной взрываются салюты, но я чувствую, что никто из тех, кто следит за мной, не двигается с места. Небо окрашивается во все цвета радуги, и пока они, эти циркачи, ждут от меня какие-либо следующих действий, я не могу оторвать глаз от Эмина. Я смотрю на него и моргаю, чтобы слезы не полились градом. В эту секунду наибольшего напряжения, когда я просто с треском провалила день для одной пары, что поженилась сегодня, мне кажется, мне так кажется, я прощаю его. Прощаю Фаворского. Вот прямо сейчас. Не знаю, так ли сильно я пьяна, чтобы совершить очередную глупость, но я открываю беззвучно рот, поднимаю руку и указываю на мужа ею, а он, тем временем, смирившись с тяжелейшей участью и обреченностью, прикрывает веки. Я думаю, Эмин не боится. Я думаю, он уже представлял, что я захочу признаться, все рассказать.

- А он, - дрожащим голосом говорю я. – Он… - мне не удается сказать больше ничего, дыхание подхватывает ветер, которого, наверняка, тоже раздражает непрекращающийся фейерверк. Ох, эти мелькающие разноцветные огни… - Он… - снова произношу.

Хочу твердо проговорить: «Изнасиловал меня», но потом встряхиваю себя мысленно. А зачем, Лола? Прости его, прости. Ты стала сильной и смелой. Это твое новое задание, без завершения которого дальнейшая жизнь не наладится. Ничего не будет хорошо, пока в сердце живет злость.

- Он…, - еле лепечу я, ощущая, как позади кто-то подходит ближе, кто-то же обступает со стороны. Быстро опустив руку, я уговариваю себя вдохнуть воздуха больше. - …Не заслуживает такой непутевой жены, как я.

Салют закончился. Никто не расходится. Я и Эмин так же стоим на своих местах, разделенные приличным расстоянием. Кажется, что никто из сотни любопытных зрителей не дышит, но телефонные камеры, по звукам ясно, продолжают снимать и фотографировать.

Кстати, о телефонах… По-моему, мне пора удалиться, потому как свою роль я на этой свадьбе сыграла. Я не буду желать ничего хорошего жениху и невесте перед уходом, мне бы хотелось сказать им, чтобы они постарались быстро не разводиться, но подумала, что это будет очень грубо. Даже для меня.

Прежде чем покинуть сад, я достаю из клатча свой телефон, такой же ужасно-ужасно дорогой, как и у других здесь собравшихся, и бросаю его в урну рядом с собой, чем заслуживаю непонимающие восклицания и оклики. Через банкетный зал, мимо чудесных музыкантов, я выхожу наружу, прямо на оживленный ночной проспект. Удается быстро словить такси. Хотела выбросить клатч, но хорошо, что не сделала этого. Водитель принимает ценные бумажки в оплату услуг.

Да и выкинуть телефон при всех, зомбированных, как и я, гаджетами – пожалуй, более символично.

ГЛАВА 18.

Ты продаешься, сынок?

Герман

Он никогда не прогибался и любил говорить мне, что не скопил ничего, кроме собственного достоинства, а его-то не отдаст никому. Никакой вере, никакой церкви, никакому учению.

© Салли Гарднер «Червивая луна»

Марго заходит в раздевалку рано утром, когда все остальные мои коллеги выходят из нее, а я остаюсь переодеваться. Снимаю с себя футболку, не стесняясь ее присутствия. И после ее откровения в тот день мне вовсе хочется задушить эту женщину, но гнев быстро проходит, когда я вспоминаю, что за убийство человека мне светит срок. Остается только непонимание и неприятное ощущение внутри, как будто каждый, просто каждый человек, что общается с тобой, чего-то от тебя хочет. Даже родной отец.

- Я тебя внимательно слушаю, - бросаю на нее взгляд через плечо, прежде чем схватить серую футболку с эмблемой своего университета и надеть на себя.

Сначала Рита глубоко и шумно вздыхает, и во вздохе ее сквозит нервозность, но после она начинает говорить, спотыкаясь буквально на каждом слове.

- Мы с тобой… мы с тобой… были друзьями, Герман. Мы… я бы хотела, чтобы ты… чтобы мы…

Обернувшись к ней, двигаюсь к раковине с достаточно грозным видом, чтобы женщина захотела замолчать. Она так и делает, непрерывно следя за моими действиями.

- Мы никогда не были друзьями. Мы вместе работаем, - отрезаю, опустив голову и намочив слегка волосы.

Я провожу по ним ладонями, разбрасывая влагу по каждой короткой пряди. И все равно их пора стричь, поскольку отросшие концы достигают уже основания шеи, а мне это не совсем нравится.