МОНА

Папа вздыхает, следуя за моим взглядом, но позже возвращается глазами к моему лицу, вглядываясь в него.

- Podoba maszyn? (Нравится машина?) – говорит он, кивнув головой на тачку позади него.

Это Bentley Bentayga светло-коричневого цвета, кажется. Да, не буду скрывать, если бы я мог заработать на такую, то с радостью бы купил. Однако я не собираюсь отвечать, чего и не делаю, и не хочу принимать от этого человека никаких подарков.

- Dlaczego nic nie mówisz? Podoba lub nie? (Почему ты молчишь? Нравится, или нет, сынок?)

Я грустно усмехаюсь и делаю попытку убраться отсюда подальше, но папа ловит меня за руку, заставив оставаться на месте.

- Chcę do domu. (Я хочу домой.) – Опять пытаюсь обойти его, но отец и в этот раз не позволяет мне этого сделать.

В свете фар вижу, как длинноволосый мужчина с идеально остриженной бородой изгибает бровь, ожидая от меня чего-то другого, помимо стремления покинуть площадь. Вдруг он хватает одной рукой меня за плечи и поворачивает к своей все еще заведенной машине.

- Patrz (Смотри), - говорит он, тыча пальцем в бампер так настойчиво, - to może być twoja! I jeszcze dziesiątki takich samych, Herman! (она может стать твоей! И десятки еще таких же, Герман!)

Я не желаю дальше выслушивать его бред и, отпихнув отца, все же разворачиваюсь и быстрым шагом иду к дороге. Какое-то время мужчина только выкрикивает мое имя, настаивая на том, чтобы я не совершал, по его мнению, глупость. Наверное, достает ключи из драгоценного «Бентли», а позже, и правда, вновь слышится звук хлопанья двери, а потом его форсированный шаг в моем направлении. Я тоже ускоряюсь, но этот козел же бегает каждое утро, поэтому прямо после того, как я перешел дорогу у спортивного зала, он догоняет и кладет руку на предплечье. Я смахиваю ее к черту.

- Basta, tato! (Баста, папа!) – ору я несдержанно, выходя из себя ко всем бесам.

- Mi to nie jest potrzebne, rozumiesz? Mi nic nie trzeba z tym, że ty mi tak ładnie pokazujesz! I nie mam zamiaru żenić się z córką swojego przyjaciela, bo kocham inną kobietę. W przeciwieństwie do ciebie, nie zamierzam zdradzać swoje uczucia dla korzyści! (Мне ничего этого не нужно, понимаешь? Мне ничего не нужно из того, что ты мне так красиво рекламируешь! И я не собираюсь жениться на дочери своего друга, потому что я люблю другую женщину. В отличие от тебя, я не собираюсь предавать свои чувства ради выгоды!).

Выдав все это на одном духу, мне остается только наблюдать за его реакцией – за неким шоком, что отразилось на его уже немолодом лице. Он вскидывает брови, расширяет глаза, округляет рот, не зная, что мне сказать.

- Jesteś zakochany, Herman? (Ты влюблен, Герман?) – ошарашенно вопрошает отец.

Я хмыкаю.

- Gdyby oprócz przelewu pieniędzy na moje konto, to i interesował się moim życiem, tato… to byś o tym wiedział… Ale nigdy nie miałem ojca, któremu potrzebny był ja, jego syn. (Если бы кроме перечисления денег на мой счет ты бы еще и интересовался моей жизнью, папа… ты бы об этом знал… Но у меня никогда не было отца, которому я был бы действительно интересен.)

Горечь в моем голосе ни скрыть, ни убавить. Он надламывается на последних словах, и я спешу замолчать, чтобы не выглядеть совсем уж жалким перед ним. Рядом проходит парочка, они держатся за руки, пьют пиво и, миновав нас, оглядываются, с интересом оглядывая, через несколько секунд вновь предавшись своему увлекательному разговору о прошедшей вечеринке.

- Miłość nie jest wieczna, synu, (Любовь не вечна, сынок.) – говорит отец, облизнув губы, и уперев кулаки в бедра.

Я киваю, с ненавистью произнеся:

- Tak, ty to udowodniłeś. (Да, ты доказал это.)

Отец, которого мне вовсе не хочется так называть, негромко смеется, чуть-чуть приближаясь.

- Nie bądź głupi. Twoja pasja i wieczne, na pierwszy rzut oka, zasady nigdzie cię nie zaprowadzą! (Не будь глупым. Твоя увлеченность и вечные, на первый взгляд, принципы никуда тебя не приведут!)

Так и схожу с ума от желания плюнуть ему в лицо. И ему про любовь, про увлечение, про влюбленность рассуждать! Этому лживому ублюдку! Он бросил нас с матерью, которая в нем души не чаяла, на произвол судьбы. Даже не интересовался, есть ли что-то у нас поесть, где мы теперь живем, хожу ли я в школу, нужно ли нам что-нибудь. Мама читала газеты, видела, как он поднимается, и радовалась за него… Сволочь он! Сволочь! И сейчас, вспоминая это, во мне просыпается злость. Я разрешил ему снова стать частью моей жизни, потому что, как мне казалось, он искренне хотел выздоровления матери. Да, он отдал огромное количество денег на ее лечение, но это не значит, что тогда теми средствами и средствами, перечисленными за мое обучение в эти два последних года, папа меня купил.

- Oddam ci wszystko. Stopniowo, (Я отдам тебе все. Постепенно.) – еле-еле проговорив эту фразу, я отчаянно вздыхаю и отхожу назад.

На один шаг, на два, на три.

Папа, качая головой, с непониманием спрашивает:

- O czym ty mówisz? (О чем ты говоришь?)