Монады

Как ни странно, подобное предпочтение черных ходов парадным вполне было знакомо и обитателям российско-советской территории. Не знаю, диктовалось ли это теми же самыми сакральными и магическими мотивами, но результат был сходный с заколоченными или насмерть запертыми парадными входами многих официальных заведений. Узким ручеечком спешащие и ссутулившиеся люди, переминаясь на морозе, с трудом просачивались в сжатые створки задних дверей. Тоже вот – предмет для размышлений.

На маленьких улочках многочисленных городских районов, вполне неприспособленных для движения транспорта, теснились многочисленные семейства бедноты. Даже суетливые и вечно поспешающие рикши с трудом могли разойтись здесь. Во времена голодов и холодов по утрам на улицах обнаруживали замерзшие тела истощенных приблудных и нищих. Это известно.

Мирную жизнь этих тесных перенаселенных мест обитания иногда взрывали неожиданные всплески неописуемой и непредсказуемой ярости. Хотя, нет, нет, конечно же, вполне предсказуемой. Массовые драки захлестывали тесные улочки. Было не разобрать, кто с кем, кто на кого и почему. Копившееся месяцами перенапряжение беспросветного труда и жизненных невзгод выплескивалось в подобного рода эксцессы. Они бывали достаточно жестокими и оканчивались порой не только синяками, поломанными конечностями, проломанными черепами, но и прямыми трупами. И немалочисленными.

Полиция предпочитала не вмешиваться, пережидая, дожидаясь полного затишья, чтобы явиться позже и забрать некоторых или многих несчастных, которых после никто и не видел. Да и то, узнаешь ли былого соседа или отца большого семейства в выпущенном на уже ненужную ему свободу покалеченном обрубке человеческого тела, потерявшего всякую сообразительность и малейшую память обо всем случившемся на этом небольшом пространстве. К тому же и утратившего всякую возможность что-либо внятно и вразумительно поведать при помощи своего полуобрезанного языка.

Но чаще всего просто не возвращались.

Наутро после случившегося бродячие собаки до чистоты вылизывали кровавые следы на мостовых, долго и мучительно откашливаясь от забивавшей им глотки пыли.

И все затихало надолго.

Девочка осторожно входила в тесное мрачноватое помещение. В центре громоздился небольшой алтарик, уставленный пиалами с остатками еды, недокушанной невидимыми предками, регулярно посещавшими жилища своих небогатых потомков и зорко наблюдавших за их поведением и нравами. И, бывало, жестоко наказывали за отступление от веками установленных правил и обычаев.

Они стремительно юркали под нары, прятались в темных щелях при визитах нежелательных незнакомцев. Особенно же при появлении помянутых «белых демонов». Даже таких крохотных, как наша невинная девочка. Хотя что значит – крохотный?! Крохотный-то крохотный, а все – демон. Что им, демонам, физический размер?! Как, впрочем, и самим предкам.

Девочка вряд ли могла понять всю сложность и тонкость подобных калькуляций и соответствующих переживаний. Но что-то, конечно, ощущала. К тому же, как мы уже поминали, она была чрезвычайно чувствительным существом. Да и сообразительна.

С улыбками полуиспуга-полусмущения все население убогих строений вслед прародителям моментально рассовывалось по углам нехитрого полупустого интерьера, освобождая место маленькой госпоже. Мужчины, отставив грязноватые пиалы, из которых часами потягивали горячий чай, для солидности надевали круглые «колонизаторские» очки. Непривыкшие глаза под ними краснели и густо слезились. Их обладатели же, исполненные гордости и солидности, терпели. Как говорится, «ноблес оближ» – кажется, так.

Ее приветствовали традиционным и вполне понятным приветствием малоимущих людей: «Кушали ли вы сегодня?» Девочка знала, что если кто-либо тебе предлагает отведать какое-либо яство, то отказываться не надлежит. Это было бы верхом неделикатности. Надо отведать, а потом, если не по душе, можно и отказаться, сославшись на то, что сыт. Лучшей благодарностью же считалось изображение легкого отрыгивания. «Чши-бао-ла», – с тихой улыбкой комментировали хозяева – в смысле, наелся. И все довольны.

Девочка вежливо что-то спросила ближайшего к ней старика. Тот улыбнулся, ничего не ответил и отошел в дальний угол, где скрылся, словно пропал. Нянька, наклонившись к ней, объяснила причину его молчания. Да, да, девочка знала и сама, что японцы в жестоком кураже не только лишали людей рук и ног, но и отрезали языки. А что и, главное, как ответишь в таком неловком и почти позорном положении? Впрочем, он мог быть вполне и жертвой местных способов отправления правопорядка.