Монады

Однажды утром, выглянув из спальни, она увидела его, мирно пасущегося у решетчатого забора, отгораживавшего задний сад. Это был тот самый, который, помахивая огромными мохнатыми ушами, покорно плелся по душным летним улицам длинного Тяньцзиня за разносчиком фруктов. Разносчик останавливался. Ослик замирал рядом. Раздавалось знакомое:

– Яболака! Гаруша! Банана! – ослик молча стоял рядом, поматывая головой.

Девочка не знала, куда они уходили на ночь и где спали. А может, это был тот, которого она встречала на длинном и золотисто-песчаном пляже Питайхо? Но для нее они оба слились в одно трогательно-пушистое живое существо.

И вот ослик стоит в их саду.

Она бросилась по лестнице вниз. Посередине ее перехватила мать. У девочки сегодня день рождения. Ослик был самым главным подарком. Совсем за небольшую плату удалось уговорить владельца отдать его. Он присоединился к прочей живности их дома – собаке, кошкам и кролику.

Кошек обитало несколько, и все они были в розницу любимцами разных обитателей дома. Повар особенно привечал и, к неудовольствию матери, подкармливал рыжего большеголового кота. Мать выговаривала повару. Тот улыбался:

– Да, госпоза, – и, естественно, продолжал свое.

Мать махала рукой и уходила к себе.

Но в случае с осликом она оказалась жестко непримиримой.

В ее собственной детской жизни был печальный опыт с домашним пони, которого так закормили, что он скоро являл собой огромного пуза арбуз на тоненьких подгибающихся ножках. Пришлось его, во избежание окончательно трагического исхода, отослать назад на ферму, где вскорости он приобрел нормальный человеческий, вернее, естественный животный вид. Его навещали. Он благосклонно принимал ласки и почесывания своих бывших нерадивых хозяев. Вернее, чрезмерно радивых.

Так вот, ослик при жестко контролируемой диете и под строгим надзором жил на заднем дворе. В дом его, естественно, не пускали. Да он особенно и не рвался туда. Это было царство собак.

Уже помянутый сэр Тоби уморительно гонялся за мухами, скользя когтями по гладкому паркету, все время промахиваясь и, казалось, больно врезаясь в острые углы окружающих предметов. Правда, сам он того нисколько не замечал. Девочка и брат включались в его игры, но, ловя уже, естественно, не противных и малозаметных мух, а саму собаку. Та переключалась с насекомых на детей, и все кубарем с визгом и хохотом катались по полу до появления матери. Когда она входила, игра останавливалась. Брат и сестра шли заниматься, а собака, виновато повиливая хвостом, стояла, не зная, за кем последовать.

Одно время объявился у них и другой песик с ослепительно голубыми глазами – маленький толстый увалень, за то и прозванный Мишей, то есть Мишкой. Глаза у него были такой ангельской голубизны, что стало ясно – не жилец. Так оно и случилось. Как-то утром нянька, войдя в комнату только что проснувшейся девочки, тихо произнесла:

– Ни ды гоу сы ла, – в смысле, собачка померла.

Девочка долго плакала.

Но ослик, естественно, был особенной и исключительной собственностью девочки, в обязанность которой, при материнском запрете на кормление, входило его мытье и расчесывание маленькой гривки. Все это она производила ежедневно с преогромным удовольствием и, надо сказать, с неведомо откуда взявшимся умением. Она вообще была достаточно умелая.

Данная забота заставила ее отставить и забыть предыдущую интригу, тем более связанную с немалым риском. Все дело заключалось в том, что тайком от родителей, вместе с братом, укрыв за завтраком и обедом немного еды, они осторожно прокрадывались в самый низ парадной лестницы к запертой двери в подвальную кладовую. Здесь в темноте и мраке небольшого заглубления обитал никем, кроме детей, не обнаруженный коварный домовой. Он беспрестанно требовал пищи и не позволял открывать тайну его присутствия взрослым. И вообще никому из посторонних. Поначалу он был известен только девочке. Потом она приобщила к секрету брата.

Некормленый домовой был ужасен! Почти невидимый, он вырывался наружу, производя устрашающий шум. Девочка объясняла брату, что в своей внешности он сочетает черты летучей мыши, зайца и длинные ноги жирафа.

Ну, по нынешним временам с нашим культурным опытом по набору этих элементов мы могли бы предположить в нем одного из персонажей ужасного возмутителя спокойствия скромных буржуа своего времени – Сальватора Дали.

Как-то мне довелось посетить большой его музей на самом южном окончании Флориды в городе Питсбург. Я бродил в полнейшем одиночестве по пустынным залам музея. Был не туристический сезон, хотя и стояла теплая обворожительная погода. Воздух постоянно был наполнен каким-то нежно сладковатым абрикосовым запахом. Он умирял неимоверный мистический напор неистового и причудливого гения Испании. Во всяком случае, я не чувствовал дискомфорта.