Монах

Лоренцо, провожаемый страстными молитвами Раймонда об успехе, появился у ворот монастыря клариссинок за час до срока, назначенного матерью Урсулой. Его сопровождали дядя, дон Рамирес де Мельо и его стрелки. Появление столь многочисленной компании никого не удивило, потому что у входа в обитель уже собралась огромная толпа народу, жаждущего поглазеть на процессию. Естественно, все решили, что Лоренцо и его люди пришли сюда с той же целью. Узнав герцога де Медина, зеваки расступились и дали им всем пройти. Лоренцо занял место у главных ворот, откуда должны были выйти паломницы.

Понимая, что аббатиса от него не скроется, он терпеливо дожидался ее выхода, ожидавшегося ровно в полночь. Монахини были пока заняты ритуалом почитания святой Клары, к которому миряне не допускались. Окна часовни ярко светились. Люди, стоявшие снаружи, внимали грому органа и хору женских голосов, вливающихся в тишину ночи. Потом они стихли, и зазвучал единственный голос: пела девушка, которой предстояло изображать в процессии святую Клару. Для этой роли всегда избирали самую красивую девственницу Мадрида, и она почитала это высшей честью.

Слушая музыку, на расстоянии звучавшую особенно нежно, толпа хранила молчание, и все сердца полнились почтением к религии – все, только не сердце Лоренцо. Зная, что среди тех, кто столь сладко возносит хвалу Господу, есть души, прячущие под покровом благочестия мерзкие грехи, он не мог не возмущаться их лицемерием. Давно уже наблюдал он удрученно и презрительно за тем, как суеверия держат в плену жителей Мадрида. Здравый смысл помог ему распознать хитрые уловки монахов, абсурдность их чудес и поддельных реликвий. Ему было стыдно за соотечественников, которые так легко поддавались смехотворным иллюзиям, он мечтал показать им наглядно, какие жестокости творятся в монастырях повсеместно и как несправедливо народ оказывает уважение любому, кто носит рясу, хотя под благолепной наружностью не всегда кроется добродетельная душа. Теперь возможность сорвать маски с лицемеров ему представилась, и он намерен был не упустить ее.

Служба длилась, пока колокол обители не отбил полночь. Музыка умолкла, голоса затихли, свет в окнах часовни погас. Сердце Лоренцо сильно забилось, когда до исполнения его плана остались считаные минуты. У него имелись силы, чтобы сдержать первый взрыв негодования суеверной толпы горожан, пока он не выскажет им веские аргументы, которые должна была предоставить мать Урсула. Опасался он лишь одного: как бы настоятельница, заподозрив неладное, не запугала монахиню, от чьих показаний все зависело. Если мать Урсула не появится, для обвинения аббатисы останутся лишь подозрения, и это будет плохо; но спокойствие, по-видимому царившее в обители, поддерживало уверенность Лоренцо в успехе.

Аббатство капуцинов отделялось от женской обители только садом и кладбищем. Монахов пригласили поучаствовать в паломничестве, и они прибыли, идя по двое с горящими факелами в руках и распевая гимны в честь святой Клары. Возглавлял их отец Пабло, поскольку аббат под каким-то предлогом остался у себя. Народ раздался в стороны, пропуская святых братьев, и они выстроились рядами слева и справа от ворот. Створки распахнулись, и снова послышался женский хор. Появилась первая группа певчих. Когда они прошли, монахи опять стали попарно и последовали за ними медленным, размеренным шагом. За ними вышли послушницы; они не несли свечей, как посвященные, но глядели в землю и сосредоточенно перебирали четки.

Теперь настал черед молодой и миловидной девушки, изображавшей святую Люсию; в соответствии с легендой, она несла золотую чашу с двумя глазами, ее же глаза были прикрыты бархатной повязкой, и ее вела за руку другая монахиня в костюме ангела. Дальше показалась святая Екатерина, в белом платье, со сверкающим венцом на голове, с пальмовой ветвью в одной руке и с пламенеющим мечом в другой. За нею следовала святая Женевьева, окруженная гурьбой чертенят, которые прыгали вокруг нее, забавно жестикулировали и дергали за платье, пытаясь отвлечь святую от чтения книги, поглотившей все ее внимание. Эти веселые чертенята позабавили зрителей и вызвали взрывы хохота. Аббатиса не ошиблась, поручив эту роль монахине с характером строгим и хладнокровным, – никакие выкрутасы чертенят на нее не подействовали, и святая Женевьева прошествовала дальше, и глазом не моргнув.

Каждой фигуре предшествовали группы монашек, поющих в экзальтации хвалебные гимны, но из текстов становилось ясно, что все святые уступают в благодати Кларе, главной покровительнице обители.

Но вот и они прошли, их сменила длинная вереница монахинь с горящими свечами. Наконец вынесли реликвии Клары в драгоценных ковчежцах дивной работы; но не они заинтересовали Лоренцо, а женщина, державшая сосуд с сердцем. Судя по описанию Теодора, это и была мать Урсула. Она осматривалась с заметной тревогой, но тут заметила Лоренцо, стоявшего в первом ряду зрителей. Вспышка радости окрасила розовым ее щеки, до того бледные. Она живо повернулась к своей напарнице и шепнула: