Монах

– Все в порядке! Это ее брат.

Вздохнув с облегчением, Лоренцо стал спокойно смотреть представление дальше. Наступил самый впечатляющий момент: выехало сооружение в виде трона, богато украшенное самоцветами, искрившимися на свету. Оно катилось на скрытых колесах, направляли его хорошенькие дети, одетые как серафимы. Сверху его осеняли серебряные облака, а под ними полулежала девушка невероятной красоты. Она изображала святую Клару; ее одеяние было баснословно дорогим, на голове вместо нимба – венец из бриллиантов, но все эти ослепительные уборы не затмевали блеска ее красоты. Вздох восхищения пробежал по толпе. Даже Лоренцо невольно признал, что, не будь его сердце отдано Антонии, он мог бы пасть жертвой этой очаровательной девушки. По сути, он воспринял ее как прекрасную статую; когда колесница проехала, он тотчас забыл о ней. Кто-то в толпе рядом с Лоренцо спросил:

– Кто она?

– Похвалы ее красоте вы могли слышать не раз. Ее зовут Виргиния де Вилла-Франка; она пансионерка в обители клариссинок, родственница аббатисы, и ее истинно считают главным сокровищем процессии.

Трон удалялся. За ним следовала во главе оставшихся монахинь сама аббатиса; замыкая процессию, она шествовала с благочестивым и возвышенным видом, медленно, воздев глаза к небу, лицо ее, безмятежно спокойное, говорило о полной отрешенности от земных сует, и ничто не выдавало потаенной гордости и удовлетворения тем, что люди видят богатство и великолепие ее обители.

Народ приветствовал и благословлял ее; каково же было всеобщее смятение, когда дон Рамирес, выйдя ей наперерез, объявил, что она арестована!

На мгновение потрясенная настоятельница замерла, потеряв дар речи; но, сразу опомнившись, громко заявила о кощунстве и нечестии и призвала народ спасти дочь церкви. Горожане было ринулись ей на помощь, но дон Рамирес, стоя под защитой своих стрелков, приказал им остановиться, пригрозив суровыми карами инквизиции. При звуках этого страшного слова все руки опустились, все шпаги вернулись в ножны. Аббатиса побледнела и задрожала. Установившаяся тишина убедила ее в том, что надеяться ей можно лишь на отрицание вины, и она надтреснутым голосом спросила у дона Рамиреса, в чем ее обвиняют.

– В свое время вы это узнаете, – ответил он, – но сперва я должен задержать мать Урсулу.

– Мать Урсулу? – еле слышно переспросила настоятельница.

Оглядевшись, она увидела за спиною дона Рамиреса Лоренцо и герцога.

– Ах! Великий боже! – воскликнула она, заламывая руки. – Меня предали!

– Предали? – подхватила Урсула, которую вместе с ее напарницей по процессии привели под конвоем солдаты. – Не предали, а вывели на чистую воду. Считай, что я предъявляю тебе иск: ты не знаешь, насколько хорошо я осведомлена о твоих преступлениях. – Она повернулась к дону Рамиресу и добавила: – Я отдаюсь под вашу руку, сеньор. Я обвиняю аббатису обители святой Клары в убийстве, и порукой истинности обвинения пусть будет моя жизнь.

Толпа откликнулась на ее слова громким криком удивления и требованиями объяснить их.

Монашки, перепуганные шумом и сумятицей, разбежались кто куда. Одни вернулись в обитель, другие укрылись в домах своих родственников, третьи, думая лишь о том, как избежать опасности, разбрелись по улицам, куда глаза глядели. Одной из первых убежала прекрасная Виргиния. И люди предложили Урсуле взобраться на опустевший трон и говорить оттуда, чтобы ее было видно и слышно всем. Монахиня согласилась, поднялась на сверкающую колесницу и обратилась к собравшемуся множеству народа:

– Пусть кому-то мое поведение покажется странным и неприличным для женщины и монахини, назревшая необходимость полностью оправдает меня. Тайна, ужасная тайна тяготит мою душу, и не знать мне покоя, пока я не открою ее миру и воздам за невинную кровь, взывающую из могилы к отмщению. Много храбрости потребовалось мне, чтобы найти способ облегчить свою совесть. Если бы моя попытка разоблачить преступление не удалась, если бы настоятельница хотя бы лишь заподозрила, что тайна мне известна, это обрекло бы меня на верную погибель. Ангелы, неустанно присматривающие за теми, кого они одобряют, помогли мне избегнуть этой участи. Теперь я могу свободно изложить историю, обстоятельства которой заледенят ужасом каждую честную душу. Я сорву покров лицемерия и покажу неразумным родителям, каким опасностям подвергается женщина, попавшая под власть тирана в монастырских стенах.