Монах

Он якобы давно уже мною увлекся, но дружба с покойным вынуждала его сдерживать свои желания. Он пытался примирить меня с этой участью и поначалу вел себя уважительно и мягко. Наконец, видя, что моя неприязнь не уменьшается, а возрастает, он силой добился от меня тех удовольствий, в которых я ему отказывала. Мне оставалось только терпеливо сносить свои беды; я хорошо понимала, что сама заслужила их. Побег был невозможен. Мои дети были во власти Батиста; он пригрозил, что за попытку бегства они расплатятся своей жизнью. У меня было много возможностей убедиться в варварстве его натуры, и я не сомневалась, что он пунктуально сдержит слово. Мой любимый прятал от меня жестокость своего ремесла; Батист скорее наслаждался им и желал приучить меня к виду крови и смерти…

Да, в юности я была беспутна и легкомысленна, но жестокости не было в моей душе. Судите же, каково было мне жить рядом с чудовищем, которое изображало из себя добродушного и гостеприимного хозяина, готовясь убить ничего не подозревающего гостя! От горя и возмущения невеликая красота, отпущенная мне природой, увяла; тысячу раз я испытывала искушение покончить с собой, но мысль о детях останавливала мою руку. Оставить их во власти тирана? Я равно боялась и за жизнь моих дорогих мальчиков, и за погибель их душ. Младший по малолетству не мог еще понять моих наставлений, но старшему я неустанно внушала принципы, которые могли бы удержать юношу от проступков его родителей. Он слушал меня внимательно, охотно; и единственным моим утешением было наблюдать, как укрепляется добродетель моего Теодора.

И вот коварство возницы привело в этот дом дона Альфонсо. Его молодость, внешность и манеры сразу расположили меня в его пользу. Отсутствие сыновей мужа дало мне возможность, о которой я давно мечтала, и я решила спасти приезжего во что бы то ни стало. Прямо предупредить дона Альфонсо не позволяла мне бдительность Батиста. Он немедленно покарал бы меня смертью за предательство; и, несмотря на всю горечь моей жизни, мне потребовалось собраться с духом, чтобы рискнуть ею ради спасения чужестранца.

Надеяться я могла лишь на помощь из Страсбурга. Я решила осуществить этот план, а пока ждать и хвататься за малейшую оказию, чтобы незаметно предупредить дона Альфонсо. И вот Батист велел мне подняться в спальню и постелить гостю постель! Я достала простыни, залитые кровью убитого лишь пару дней назад путешественника и еще не отстиранные, и постелила их. Я надеялась, что гость правильно поймет этот знак и будет предупрежден о коварных намерениях моего мужа.

Но это был только первый шаг. Пока мой тиран развлекал вас болтовней, я прокралась в комнату Теодора; он простыл и лежал в постели, но когда я изложила ему свой замысел, тотчас поднялся и стал поспешно одеваться. Я скрутила жгутом простыни, обвязала его под мышками и спустила из окна. Забыв о болезни, сын помчался в конюшню, взял лошадь Клода и поскакал в Страсбург. На случай, если столкнется с бандитами, он сказал бы, что у него поручение от Батиста, но, к счастью, он добрался до города беспрепятственно. Прибыв в Страсбург, он попросил помощи у городского совета; его сообщение передавалось из уст в уста, и так оно дошло до господина барона. Зная из письма супруги, что она этим вечером будет ехать по той же дороге, он встревожился, как бы она тоже не попала в засаду, и отправился вместе с Теодором, который указал солдатам путь до хижины, и поспел вовремя, чтобы выручить нас.

Тут я прервал Маргерит и поинтересовался, зачем понадобилось поить нас сонным зельем. Она сказала, что Батист всегда так поступал из предосторожности, чтобы обездвижить приезжих на случай, если у них окажется оружие или, отчаявшись спастись, они станут сопротивляться, чтобы подороже продать свою жизнь.

Потом барон спросил у Маргерит, что она намерена делать дальше. Я же изъявил свою готовность отблагодарить ее за спасение своей жизни.

– Мне опостылел этот мир, – ответила она, – где я ничего не видела, кроме несчастий, и я хочу лишь одного: удалиться в обитель. Но сперва я должна позаботиться о детях. Я узнала, что моя мать умерла – возможно, это мой побег довел ее до безвременного конца. У отца моего доброе сердце. Если вы, господа, исполните мою просьбу, замолвите слово обо мне, я назову его имя. Быть может, он простит мне неблагодарность и легкомыслие и возьмет под опеку своих обездоленных внуков. Если вы добьетесь этого, считайте, что вы отплатили мне сторицей.

Мы с бароном заверили Маргерит, что очень постараемся добиться прощения для нее, но даже если не уговорим ее отца, она не должна тревожиться за судьбу детей. Я обязался обеспечить Теодора, а барон пообещал присмотреть за младшим. Благодарная мать со слезами восхваляла то, что она назвала нашим великодушием, но что на самом деле было лишь скромным воздаянием за ее поступок. Затем она ушла, чтобы в соседней комнате уложить спать малыша, усталого и сонного.

* * *