Монах

Я неустанно трудился, чтобы угодить даме, и, увы, преуспел в этом. Она благосклонно принимала знаки моего внимания и ни с кем другим не обращалась так хорошо. Одним из моих ежедневных занятий стало чтение вслух; на это уходило несколько часов, которые я предпочел бы проводить с Агнес, но, понимая, что угодить тетке значит приблизить наш союз, я прилежно исполнял эту утомительную обязанность. Библиотека доньи Родольфы состояла в основном из старинных испанских романов, которые она очень любила; и потому изо дня в день я брал в руки эти увесистые фолианты. Я читал об однообразных, отличающихся лишь названиями приключениях рыцарей, похожих друг на друга как близнецы, боясь уснуть от скуки и выронить книгу. Но баронесса, казалось, все с большим удовольствием слушала меня, и я продолжал усердствовать; наконец ее доброе расположение стало так заметно, что Агнес посоветовала мне при первой же возможности открыть тетке наше взаимное увлечение.

Однажды вечером я остался наедине с доньей Родольфой в ее гостиной. Поскольку во всех романах речь непременно шла о любви, Агнес не позволялось присутствовать при чтении. Я мысленно поздравил себя с окончанием истории о Тристане и Изольде[13], и тут баронесса воскликнула:

– Ах! Несчастные! Что вы скажете, сеньор? Как по-вашему, может ли мужчина испытывать столь бескорыстное и искреннее чувство?

– Я в этом не сомневаюсь, и порукой тому мое собственное сердце. Донья Родольфа, могу ли я надеяться, что вы одобрите мою любовь? Могу ли я назвать имя моей возлюбленной, не огорчив вас?

Она прервала меня:

– А что, если я избавлю вас от признания? Если я признаюсь, что объект ваших желаний мне известен? Предположим, что я знаю, как она принимает ваше чувство и не менее искренне, чем вы, сожалеет об обетах, которые нас разделяют?

– Ах, донья Родольфа! – воскликнул я, целуя ее руку. – Вы раскрыли мой секрет! Каково же будет ваше решение? Отчаиваться ли мне или я могу надеяться на вашу благосклонность?

Она не отняла руки, но отвернулась и другой рукой закрыла лицо.

– Как я могу отказать вам? Дон Альфонсо, я давно уже заметила, кого вы отличаете, но до сего момента не осознавала, как это действует на мое сердце. И я более не могу скрывать свою слабость ни от себя самой, ни от вас. Я уступаю жгучей страсти и признаюсь, что обожаю вас! Три долгих месяца я сдерживала свои желания; но от этого они становились все горячее, и теперь я отдаюсь на волю волн. Гордость, страх, и честь, и самоуважение, и долг перед бароном – все забыто. Я приношу их в жертву любви к вам, и мне все равно кажется, что мало плачу!

Она умолкла в ожидании ответа… Вообрази, Лоренцо, в какое смятение повергла меня эта исповедь. Я сразу понял всю огромность препятствия, которое сам же и воздвиг. Ведь я обхаживал баронессу только ради Агнес! Страстность ее речи и взглядов, а также все, что я знал о мстительности ее нрава, заставили меня дрожать и за себя, и за мою милую. Несколько минут я молчал, не зная, как ответить; оставалось лишь немедленно разъяснить ей ошибку и на время скрыть имя моей возлюбленной. Я отпустил руку баронессы и поднялся с колен; смущение и досада, видимо, отразились на моем лице, и она это заметила.

– Что означает это молчание? – сказала она дрожащим голосом. – Где же та радость, которую я могла ожидать по вашим словам?

– Простите меня, сеньора, – ответил я, – за то, что поневоле покажусь вам грубым и неблагодарным. Поощрять ваше заблуждение, хотя оно и лестно для меня, означало бы стать преступником в глазах людей. Я вынужден вас разочаровать. Честь обязывает меня признаться, что вы приняли изъявление дружбы за объяснение в любви. Только дружбы вашей я искал, другому же, более теплому чувству помешали развиться уважение к вам и благодарность барону за его широкое гостеприимство. Возможно, этих резонов было бы недостаточно, будь мое сердце свободно. Устоять перед вашими чарами трудно, сеньора, но, к счастью, душа моя уже отдана другой. Опомнитесь, благородная госпожа! Вспомните о долге супруги, о моем долге гостя перед бароном и примите мое уважение и дружбу взамен тех чувств, которые никогда не станут взаимными.

Баронесса побледнела и не могла понять, слышит она эту отповедь во сне или наяву. Оправившись от изумления, она разъярилась, и кровь снова резко прилила к ее щекам.

– Негодяй! – завопила она. – Чудовище обмана! Так ответить на мою любовь? Значит, это… нет, нет! Этого не может, не должно быть! Альфонсо, будь свидетелем моего отчаяния! Сжалься над женщиной, которая так горячо любит тебя! Та, что владеет твоим сердцем, как она заслужила такое сокровище? Чем она пожертвовала ради тебя? Что ставит ее выше Родольфы?

– Бога ради, сеньора, сдержитесь; не позорьте себя и меня. Ваши крики могут услышать, и ваш секрет узнают домочадцы. Вижу я, что мое присутствие лишь раздражает вас, позвольте же мне удалиться!

Я направился было к выходу, но баронесса внезапно схватила меня за руку.