Монах

Наконец Амброзио пришлось оторваться от беседы, слишком его увлекшей. Он повторил Антонии свою просьбу о том, чтобы о его визитах никто не узнал, и она обещала молчать. Затем он ушел, а девушка, очаровавшая его, поспешила к матери, не ведая, какое зло причинила ее красота. Ей не терпелось узнать мнение Эльвиры о человеке, которого она так превозносила, и она с радостью услышала, что матери он понравился так же, если даже не больше.

– Он еще не заговорил, – сказала Эльвира, – а я уже почувствовала к нему расположение. Его горячие увещевания, убедительность доводов, достоинство манер подтвердили первое впечатление. Но особенно меня поразил его звучный голос; право, Антония, я уже слыхала его когда-то. Либо я где-то уже встречалась с аббатом в прежние времена, либо он очень похож на чей-то часто слышанный мною голос. Некоторые интонации так тронули мое сердце, вызвали такие странные ощущения, что я даже выразить их не могу.

– Дорогая матушка, я почувствовала то же самое; но мы, конечно же, не могли слышать этот голос до приезда в Мадрид. Может, он кажется нам знакомым потому, что у него такие приятные манеры и мы не считаем его посторонним. Не знаю почему, но мне говорить с ним легко, не то что с другими незнакомцами. Я боялась доверить ему свои детские мысли, но почему-то чувствовала, что он не станет меня высмеивать. И я не ошиблась… О! Он так внимательно слушал, отвечал так мягко, так снисходительно! Он не называл меня ребенком и не выказывал презрения, как наш строгий духовник в замке. Я думаю, что, проживи я в Мурсии хоть тысячу лет, ни за что не понравился бы мне этот старый, толстый отец Доминик!

– Признаю, у отца Доминика были не самые учтивые манеры, но он был честен, дружелюбен и исполнен благих намерений.

– Ах, дорогая матушка, эти качества так обыкновенны…

– Дай бог, дитя мое, чтобы опыт не научил тебя, как меня, считать их редкими и драгоценными! Но скажи, Антония, почему я не могла где-то увидеть аббата раньше?

– Потому что с тех пор, как его приняли в аббатство, он никогда не выходил за стены. Он сейчас рассказал мне, что, не зная улиц, с трудом нашел наш дом, хотя улица Сантьяго так близко от аббатства.

– Это возможно, и все же я могла его видеть до того, как он поселился в аббатстве: ведь для того, чтобы потом выходить, нужно было сперва войти!

– Пресвятая дева! Это и впрямь верно… Ах! Но разве не может быть так, что он родился прямо в аббатстве?

Эльвира улыбнулась.

– Ну, это не так-то легко.

– Погодите-ка! Я сейчас вспомнила… Его поместили в аббатство еще совсем маленьким; простые люди говорят, будто он упал с неба, его подарила капуцинам Дева Мария.

– Это было очень мило с ее стороны. И как же дитя упало с неба, Антония? Наверно, он сильно ушибся.

– Многие этому не верят, и я вижу, матушка, что вас нужно отнести к числу неверующих. Вообще-то считается, как наша домовладелица рассказала тетушке, что его родители были бедны и, не имея средств содержать его, оставили младенца у дверей аббатства; прежний настоятель из чистого милосердия взял мальчика в обитель на воспитание, и он оказался образцом всех мыслимых достоинств. В итоге его сперва приняли простым братом в орден, а недавно избрали аббатом. Однако, какой бы из этих историй ни верить, по меньшей мере все согласны, что, когда монахи приняли его под опеку, он говорить не умел; получается, что вы не могли слышать его голос до поступления в монастырь, потому что в то время у него голоса не было!

– Право, Антония, твои аргументы убедительны и выводы безупречны. Я и не подозревала, что ты так хорошо владеешь логикой!

– Ах, вы смеетесь надо мной… но это к лучшему. Я рада, что вы в веселом настроении, и надеюсь, что у вас больше не будет судорог. О, я знала, что визит аббата пойдет вам на пользу!

– Так и есть, детка. Он успокоил мои тревоги по некоторым вопросам, и я уже чувствую облегчение. У меня глаза слипаются, пожалуй, я смогу немного поспать. Задерни полог, Антония. И если я не проснусь до полуночи, не сиди со мною, я тебе велю!

Антония пообещала слушаться и, получив благословение матери, задернула полог кровати. Остальные часы до вечера она провела за пяльцами, воздвигая воздушные замки. Ее подбодрило очевидное улучшение в состоянии Эльвиры, и теперь фантазия рисовала перед нею картины яркие и веселые.

В этих мечтах Амброзио был отнюдь не второстепенной фигурой. Девушка думала о нем с улыбкой и благодарностью; но на каждую мысль, уделенную монаху, приходилось не менее двух (а то и больше) мыслей о Лоренцо, чего она не осознавала.

Наконец колокол на башне соседнего собора капуцинов прозвонил полночь. Антония, вспомнив об указаниях матери, зашла в спальню и осторожно отдернула полог. Эльвира наслаждалась глубоким и спокойным сном; щеки ее порозовели – здоровье возвращалось. Она улыбалась, значит, сны ее были приятными; склонившись к ней, Антония уловила произнесенное ею свое имя, нежно поцеловала лоб матери и ушла к себе.