Монах

– Она потеряна для меня, – бормотал он, – жениться я не могу, а соблазнить такую невинность, обмануть такое доверие ко мне… Это было бы преступление, страшнейшее из всех бывших в мире! Не бойся, милое дитя! Я не поврежу твоей добродетели. Ни за какие индийские царства не допущу я, чтобы это чистое сердце познало муки раскаяния.

И снова бродил он из угла в угол, но тут взгляд его упал на ранее любимый образ Мадонны. Он с негодованием сорвал его со стены, швырнул на пол и оттолкнул ногой.

– Прочь, шлюха!

Несчастная Матильда! Ее любовник забыл, что только ради него она отказалась от пути добродетели; и не было у него иной причины презирать ее, кроме того, что она слишком сильно его любила.

Он опустился на стул у стола и увидел карточку с адресом Эльвиры. Он взял карточку и вспомнил, что обещал найти исповедника. Несколько минут он еще колебался; но власть Антонии над ним была уже так велика, что долго сопротивляться возникшей идее он не смог. Он решил пойти сам. Ему нетрудно было выйти из аббатства незамеченным: прикрыв голову капюшоном, он надеялся пройти по улицам неузнанным, а потом попросить домочадцев Эльвиры не разглашать его тайну, и тогда в Мадриде никто не узнал бы, что он нарушил свой обет никогда не выходить за стены аббатства.

Опасаться ему следовало только бдительности Матильды; но за обедом он сказал ей, что дела до конца дня задержат его в келье, и можно было не ожидать сцен ревности. Соответственно, в те часы, когда испанцы проводят сиесту дома, он рискнул выйти из аббатства через боковую дверь, ключ от которой был у него в распоряжении. Капюшон рясы он накинул на голову; улицы в эту жаркую пору были почти пусты; расспросив редких прохожих, монах отыскал улицу Сантьяго и благополучно добрался до дверей доньи Эльвиры. Он позвонил, его впустили и немедленно проводили в верхние покои.

Здесь риск разоблачения был наибольшим. Будь Леонелла дома, она сразу же опознала бы аббата и, при ее склонности к болтовне, не успокоилась бы, пока не раззвонила по всему Мадриду, что Амброзио покинул аббатство, чтобы навестить ее сестру.

В этом вопросе Фортуна по-дружески подсобила монаху. Возвратившись домой, Леонелла нашла письмо, извещавшее ее о смерти одного из кузенов, который завещал все свое небогатое имущество ей и Эльвире. Чтобы вступить в права наследования, она должна была безотлагательно выехать в Кордову. Ей не хотелось оставлять сестру в таком опасном состоянии, но Эльвира настояла на ее отъезде, понимая, что ради будущего дочери нельзя пренебрегать прибавлением средств, пусть даже небольшим.

Так Леонелла и уехала из Мадрида, искренне опечаленная болезнью сестры, однако она также не забыла испустить несколько вздохов в память о любезном, но ветреном доне Кристобале. Она была истово убеждена, что поначалу нанесла сокрушительный удар по его сердцу; но поскольку он так и не появился, предположила, что он прекратил ухаживания по причине ее низкого происхождения, зная, что иных отношений, кроме брака, она как поборница добродетели не допустит; а может, у капризного и переменчивого кавалера память о ее прелестях стерлась из-за появления более свежей красавицы. В любом случае она ужасно страдала и оповещала всех, кто по доброте душевной соглашался послушать, что безуспешно старается вырвать память о нем из своей тонкой, чувствительной души. Она напускала на себя вид тоскующей девственницы и доходила в этой роли до самых нелепых чудачеств: громко и тяжело вздыхала, прижимала руки к груди, произносила длинные монологи и всякий разговор сводила к рассуждению о некой покинутой деве, скончавшейся от разбитого сердца! Ежевечерне ее видели гуляющей по берегу речки при лунном свете; она твердила, будто страстно любит журчащие потоки и пение соловьев, вторящих любовным страданиям…

В таком настроении Леонелла отбыла из Мадрида. Эльвиру ее выходки выводили из терпения, и она пыталась призвать сестру к рассудку. Однако Леонелла ее советы отбросила и при расставании заявила, что никакие силы не заставят ее забыть коварного дона Кристобаля.

Забегая вперед, скажем, что в этом вопросе она счастливо ошиблась. В Кордове нашелся честный юноша, подручный аптекаря, который сообразил, что состояния этой женщины хватит на то, чтобы открыть собственную хорошенькую аптеку. Вследствие этого он принялся ухаживать за Леонеллой. Она отнюдь не была неподатливой; пылкие вздохи парня растопили ее сердце, и она вскоре согласилась сделать его счастливейшим из смертных. Она сообщила сестре о своем замужестве; но по причинам, которые будут объяснены ниже, Эльвира на ее письмо не ответила.

* * *

Итак, Амброзио провели в комнатку, примыкавшую к спальне, где лежала Эльвира. Служанка пошла доложить хозяйке о его приходе, и он остался один. Антония, сидевшая у кровати матери, немедленно вышла к нему.