Монашка и дракон

— Вам не скучно, — произнесла я и взяла его за руку. Пальцы дракона были холодными, как камень, и такими же неподвижными. Но в моей ладони они дрогнули, словно оживая. — Вам не скучно, — повторила я. — Вам больно.

Он покривился и положил голову на край ванны, закрывая глаза:

— Ну да, приятного мало, — согласился он. — Врут те, кто рассказывают заманчивые сказки про оборотничество. Но сейчас еще ничего. Вот когда суббота выпадает на полнолуние, тогда кажется, что даже черепушка раскалывается, а не только кости трещат.

— Теперь я понимаю, почему вы так страдаете по воскресениям, — сказала я, все еще держа его за руку. — Сейчас подумаем, как облегчить вашу боль, милорд. А потом — так и быть, расскажу вам что-нибудь, чтобы развлечь.

— Ты думаешь об этом? — спросил он, быстро взглянув на меня. — Как помочь, а не о том, что перед тобой чудовище?

Он ждал ответа, и я всей душой ощутила его ожидание. Наполовину человеческое, тело его было скрыто водой, а хвост, не помещавшийся в ванне, был темный, черно-серый, с синеватым отливом. Я смотрела на плотно подогнанные друг к другу чешуйки — немного удлиненные, похожие на пластины старинного доспеха, а потом коснулась их — сначала одним пальцем, а потом провела ладонью. По чешуйчатому телу прошла дрожь — крепкой тугой волной. Под змеиным панцирем скрывалась чудовищная сила, и сам панцирь был, как железо.

— Почему молчишь? — спросил Гидеон тихо, с присвистом, и пальцы его оплели мое запястье, сжимая до синяков. — Отвечай, Виенн!

— Вы не чудовище, милорд, — сказала я. — А теперь пустите, надо зажечь жаровню.

Он тут же отпустил меня, а я придвинула жаровню и сходила за кресалом и кремнем, чтобы развести огонь. Я принесла еще одну жаровню, и постепенно в комнате стало теплее.

— Пойду, попрошу кипятка, — сказала я дракону и сразу же успокоила: — Я не позволю никому войти сюда, кроме меня вас никто не увидит.

Фрида и в самом деле ждала моих приказаний, так что не прошло и получаса, как к спальне дракона принесли четыре бадейки горячей воды и небольшой котел. Я запретила слугам входить, и сама перенесла воду в ванную комнату, а потом заперла двери изнутри.

— Подберите ваш хвостик, милорд, — говорила я шутливо, подливая ковшом горячую воду и пытаясь за шутками скрыть жалость, что охватила меня. — Не хотелось бы ошпарить такую хорошую шкурку.

Дракон послушно свернул кольца и подтянул их к противоположному краю. Когда вода в ванне стала теплой, я водрузила котел на жаровню и бросила на угли пару душистых веточек. Теперь в комнате стало тепло и ароматно, а дракон заметно расслабился в теплой воде.

Я села возле жаровни на лавку и задумалась, подбрасывая на угли щепки. Жалость. Не смешно ли? Жалеть дракона? Жалели ли они нас, захватывая власть?..

— Драконы появились из-за проклятья Мелюзины, — сказал вдруг Гидеон громко. — Разве может от проклятья появиться что-то хорошее?

— По воле небес и проклятье оборачивается благом, — ответила я ровно, хотя меня до глубины души взволновали его слова. Он тоже говорил ровно, даже безразлично, но мне показалось, что сквозь это безразличие я слышу и вижу боль, стыд и обиду. Но это неправильно, здесь не может быть стыда и обиды, а с болью мы еще поборемся. — Едва ли Мелюзина древнее Писания, — продолжала я. — Были драконы и до вашего семейства, милорд. Вы такое же творение небес, как и все мы, как вся земля.

— С чего ты решила?

— Я много думала об этом. Вам никогда не казалось странным, что ваш предок прогнал Прессину — мать Мелюзины, после того, как застал ее во время купания дочерей? Разве может отец прогнать своих детей и жену из-за этого? Скорее всего, он увидел, что они превратились в змей и не смог с этим смириться. А если так, то драконы существовали задолго до проклятия вашей прапрабабки. К тому же, в Писании много говорится о драконах, поэтому я убеждена, что ваш народ был создан Всевышним так же, как и наш. А то, что сотворено Всевышним, не может быть уродливым или ужасным. Что до красоты… я нахожу вас очень красивым. Даже в драконьем обличие.

Он смотрел на меня, словно я сказала ему что-то жизненно важное, а потом тихо произнес:

— Скажи для меня, — и медленно поднял указательный палец, как делал всякий раз, когда желал, чтобы я процитировала Писание.

Глядя ему в глаза, я сказала нараспев и с улыбкой: