Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

– А мы уже не по первой, – сказал Пасечник. – Мы уже по сто первой, если не больше.

Глаза его лихорадочно блестели.

– Ты бы пепел не тряс над гробом-то, – сказала хозяйка дяде Мише. – Настена-то, покойница, хоть и была скверная баба, но она ведь тоже человек. Что же ее теперь, на помойку отнести?

– Какой еще человек? – сказал дядя Миша. – Разве это человек?.. Или ты забыла, как она наших овечек заколдовала, так что они все от нас ушли в лес? Ни одной не осталось. Всех волки погрызли.

– Охти, Господи, – всплеснула руками хозяйка. – Да что ты такое говоришь-то, Ирод, как будто не знаешь, что тогда было?.. Овцы-то, конечно, ушли, тут никто спорить не станет. Вот только ушли они потому, что вы все пьяными валялись, какие уж там овцы! Тут трактор можно было бы унести, никто бы не заметил.

– Ты будто никогда самогона не видела, – сказал дядя Миша. – А ведь пьешь не хуже, чем наш участковый!

– Я пью, потому что у меня муж идиот, – сказала хозяйка, положив на стол половину ржаного хлеба.

– Муж идиот – это я, – сказал дядя Миша, и все несколько натянуто засмеялись.

– Да уж не я, – сказала хозяйка, и все снова засмеялись.

– Ша, – дядя Миша, похоже, начинал сердиться. Потом он пристукнул ладонью по столу: – Сказала один раз и достаточно.

– Умоляю, – вдруг раздался слабый голос отца Фалафеля. – Умоляю вас, люди, не ругайтесь… Давайте лучше продолжим наш праздник.

С первого же взгляда было видно, что местная самогонка произвела на отца Фалафеля самое благоприятное впечатление. Слегка качаясь, он поднялся с табурета и сказал:

– Допустим, я… А если не я, то кто тогда?.. Разве не должны мы все объединиться, чтобы побороть это зло, чье имя – алкоголь?.. Вот почему я говорю сегодня – чем больше мы выпьем этой отравы, тем меньше ее достанется врагам… А?.. Я не прав?

– Ты кого это отравой обозвал? – сказал дядя Миша, поднимаясь со своего места. – Или ты не знаешь, черт собачий, что эта отрава нам приходится и матерью, и отцом?

– Он не знал, – сказал чей-то голос.

– О-о, – сказал дядя Миша. – Не знал. А надо знать. Не дети, чай.

Он зашатался и вновь сел на свой стул.

Тут в избу отворилась дверь, и на пороге возникла фигура отца Мануила.

– А-а, – сказал он, оглядывая присутствующих, – все собрались, и никто не встречает. А это непорядок.

Было сразу видно, что он уже принял, и притом принял основательно.

– Вот именно, – сказал Пасечник, протягивая свой пустой стаканчик. – Что же это такое? Мы сюда шли, сил не жалели, а что теперь?

– Это в каком таком смысле – «теперь»? – спросил дядя Миша, наливая. Уши его пылали, словно два маленьких костра. – Может, вам наша самогоночка не нравится?

– Вот рассиропился, словно малый ребенок, – сказала хозяйка, взяв бутылку и разливая остатки себе, Пасечнику и отцу Фалафелю, который привалился к стоящему гробу и благодаря этому держался на ногах.

– А вам я сейчас принесу, – сказала хозяйка отцу Мануилу, – только в подвал спущусь.

– Если это только из-за меня, то не беспокойтесь, – сказал заплетающийся языком, но твердо держащийся на ногах, всегда вежливый отец Мануил. Потом он немного подумал и добавил:

– Ну, разве что если немного, грамм двести, для затравки.

– Сделаем, милый, – утешила его хозяйка. – Сию секунду принесу.

– А мы покамест начнем с Богом, – и отец Мануил достал из сумки фелонь и епитрахиль, а затем и кадильницу, которая все никак не хотела разжигаться.

– Начинайте, миленькие, начинайте, – подал голос кто-то из собравшихся. – Давно уже пора.

– Да. Чего ждать-то? – поддержал отец Фалафель. – Заждались уже.

– Отец Фалафель, – сказал Мануил, надевая фелонь. – Ты за дьякона будешь… И чтобы никакой отсебятины!.. Не так, как в прошлый раз.

– А где твой дьякон? – спросил Фалафель, кажется, уже зная ответ на этот вопрос.

– Заснул по дороге, – кратко сообщил отец Мануил. – На обратном пути надо не забыть разбудить.

– Как бы его собаки не обгрызли-то, – сказал кто-то из присутствующих. – В прошлом-то годе ведь бездомные собаки почтальона нашего загрызли. Только он прилег, родимый, только глазки свои закрыл, как его собаки и разорвали. Это даже в Псковских новостях показывали.

– А вот и неправда ваша, тетечка, – сказала молоденькая девушка с косыми глазами. – Почтальона собаки разорвали, потому что он пьяный был. А собаки пьяных не любят, вот он и поплатился.

– Истинная правда, – отец Фалафель закрыл глаза и блаженно улыбнулся. – Только дьяконом я не смогу, потому что я текста погребального не помню. Какой из меня, к собакам, дьякон, если я текста не знаю?

– Другого у нас нет, – отец Мануил весело рыгнул.

– Выпей, родимый, сперва, – сказала хозяйка, возвращаясь с бутылкой чистейшей самогонки. – Выпьешь, оно и полегчает.

Пока отец Мануил пил, морщился и закусывал все тем же ржаным, Пасечник тоже подобрался к бутылке и быстро налил себе полстакана.

– За именинницу, – сказал он и выпил, никого не дожидаясь.

– Присоединяюсь, – машинально произнес отец Мануил. Потом, занюхав принятое все той же ржаной горбушкой, спросил:

– Какую там еще именинницу?.. Вы все-таки думайте, что говорите?..