Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

– Да куда же мне завтра-то, – заголосила бедная Игнатьевна – Куда же я все это дену-то, батюшка?

– А ты в Заповедник позвони. Это ведь заповедника вещи? Пускай машину пришлют, – посоветовал наместник.

– Как же, пришлют они, – сказала Игнатьевна и вдруг заголосила в полный голос, так что ее услышали даже на улице, а заспанный охранник вышел во двор, дивясь на эти странные звуки.

– Ты покричи у меня, покричи, – сказал отец Нектарий, на всякий случай делая несколько шагов назад. – Сейчас милицию-то сразу позову, узнаешь тогда что к чему.

Но Игнатьевна и не думала останавливаться. Опустившись на песок, она громко рыдала, заламывая руки и размазывая по лицу слезы. Сбитый набок платок естественно дополнял это зрелище безутешного горя.

– Ты вот что, Игнатьевна, – сказал отец Павел, почувствовав себя вдруг в своей собственной области, где царствовали одни только цифры и расчеты. – Если хочешь, то я могу взять у тебя твой товар, но только весь и сразу. Нам мелочиться ни к чему… Подумай пока. И тебе хорошо, и мне не накладно, так что соглашайся…

Потом он задумался, беззвучно шевеля губами, и, наконец, сказал:

– Если с учетом всякой мелочи, то могу дать тебе две тысячи рублей…

Ответом ему был новый всплеск рыданий, который заставил отца игумена и отца благочинного поспешно ретироваться в только им одним известном направлении.

2

Следующие две недели прошли более или менее спокойно, если не считать, конечно, отца Нектария, который теперь в своих прогулках обязательно выбирал путь, лежащий мимо злополучного ларька, так что всякий раз, когда он проходил мимо, довольная улыбка скользила по его губам и весь облик сиял так, что можно было, пожалуй, писать с него икону.

Что же касается Валентины Игнатьевны, то, лишившись своего ларька, она перенесла торговлю за монастырскую стену, потеряв, конечно, некоторые удобства, но зато освободившись от капризного отца Нектария, которому она, судя по всему, как говорили, готовила какие-то неприятные сюрпризы.

Так оно, в конце концов, и вышло.

А было это в тот жаркий и давно ожидаемый час, когда многие заметили быстро идущего по аллее игумена, лицо которого было искажено гримасой ярости, а глаза метали молнии и искры, словно это был не человек, а одетый в рясу испорченный трансформатор. Знавшие эту стремительную утиную походку поспешно ретировались, кто на ближайшую скамейку, кто за монастырские ворота, а кто и по ближней лестнице, ведущей в храм.

Был как раз час перед обеденным полднем, и монахи, идущие в трапезную, видели, как почти рядом с ними, размахивая какими-то бумагами, пробежал, изрыгая проклятья, отец настоятель.

– Где эта?.. Где? – кричал он, шелестя своими бумажками. – На меня писать вздумала?.. На игумена, старая ты карга, чтобы тебе пусто было… Ну, погоди…

– Найдется и на вас управа, – сказала бесстрашная Валентина Игнатьевна, но на территорию монастыря заходить воздержалась. – Вот приедет наш владыка-то, я ему все порасскажу, всю правду, как есть!

– Мне Евсевий не указ, – кричал в ответ отец Нектарий, выходя за территорию монастыря, где торговала Валентина. – Я сам, кого хочешь, за штат отправлю. Ты, сволочь, и пикнуть не успеешь!..

И с этими вполне безумными словами, издав какой-то невозможный рев, отец Нектарий, недолго думая, опрокинул стол, на котором Валентина Игнатьевна с любовью разложила все эти крестики, иконки, книжечки и открытки, так что в результате этого поступка сам отец Нектарий превратился волей-неволей в иллюстрацию к известной евангельской сцене, в которой Иисус изгонял из Храма алчных и нечистоплотных торговцев со словами: «Дом мой домом молитвы наречется».

Совершив же это богоугодное дело, отец Нектарий, злобно ворча, удалился прочь, пообещав, впрочем, напоследок разнести всю эту чертову лавочку, если эта старая карга не перестанет писать против него жалобы и кляузы.

На предложение позвать милицию Валентина Игнатьевна ответила решительным отказом, явив перед своими подругами чудеса христианского смирения, которое, однако, объяснялось тем, что среди средств борьбы с отцом Нектарием и всеми прочими отцами Валентина Игнатьевна владела еще одним безотказным оружием, имя которому было «108-й псалом».

3

История этого псалма была пугающа, непонятна и запутанна.

Древние еврейские предания сообщают, что псалом этот был написан Нечистым и подброшен Крепкому, когда тот диктовал псалмы Давиду, причем эта подделка была столь искусна, что Крепкий не сразу распознал ее, а когда же распознал, то долго смеялся и даже учредил особую медаль в честь того, кто сумел обвести Его вокруг пальца.

Другое предание, напротив, рассказывало, что Крепкий сам сотворил текст этого псалма, чтобы уловить им не в меру самодовольного Самаэля и держать его на привязи, когда этому случается необходимость.