Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Еще в одном источнике мы находим историю о десяти раввинах, которые так невзлюбили Бааль Шем Това, что как-то собрались все вместе, чтобы зачитать 108-й псалом, направленный против его имени. Собравшись и прочитав псалом несколько раз, они вдруг увидели, как солнце в небесах меркнет, земля же расступается перед ними и сам Самаэль протягивает им руки, собираясь вести их в преисподнюю.

Доходило до того, что этот псалом считали созданным вместе с такими священными артефактами, как Божественный трон, Тора и Иерусалим, благодаря чему он почитался обладателем страшной силы, которую человек мог использовать только один раз в жизни, так что даже ангелы небесные опасались подходить к нему слишком близко, помня рассказ о Самаэле, который пропустил мимо ушей предупреждение Крепкого и попытался произнести этот псалом собственными силами, после чего упал с хрустальной сферы и, повредив себе ногу, стал навечно хромым и увечным.

Одним словом, как ни вертись, а выходило, что все знали магическую силу псалма и поэтому старались обходить его стороной, и только один отец Нектарий бесстрашно бросился в эту неведомую область, решив использовать ужасный псалом для защиты русской православной церкви от врагов и супостатов, поднявших свою безумную руку на беззащитный христианский ларек.

Случилось же это вот как.

В самом конце марта, примерно через три недели после изгнания Валентины Игнатьевны, отец Нектарий появился в трапезной, чтобы сделать важное сообщение.

Помолчав немного в ожидании, пока монахи, наконец, угомонятся, он откашлялся и сказал:

«А теперь послушаем все, я повторять не буду. Перед обедом теперь будем читать 108-ой псалом против врагов наших и супротивников наших. А кто есть этот враг и супротивник, о том знает Господь наш, который не дает в обиду церковь нашу русскую, а всяким Валентинкам Игнатовским противится и погибель обещает».

Так сказал отец игумен, ввергая монахов в изумление относительно только что ими услышанного, а особенно относительно твердости своего игумена в делах веры и спасения.

И, широко перекрестившись и поклонившись святым иконам, отец Нектарий сказал:

«Начинай, Маркелл. Давай… И погромче, погромче… Пусть знает, сволочь, как настоящего монаха обижать».

При упоминании некоей сволочи даже самым тупым стало понятно, о ком, собственно говоря, идет речь.

Между тем, откашлявшись и немного помолчав, Маркелл возгласил:

«Псалом Давида».

И все сразу стали кланяться и креститься.

«Боже хвалы моей! – продолжал Маркелл, напрягая свой от природы тихий голос. – Не премолчи, ибо отверзлись на меня уста нечестивые и уста коварные; говорят со мною языком лживым».

«А теперь Иов», – сказал отец Нектарий, радуясь, что все идет так, как он рассчитывал.

И Иов подхватил и рассказал о своей жизни много печального:

«Отовсюду окружают меня словами ненависти, вооружаются против меня без причины; за любовь мою они враждуют на меня, а я молюсь. Воздают мне за добро злом, за любовь мою ненавистью… Поставь над ним нечестивого, и диавол да станет одесную его».

«Мануил», – сказал Нектарий, и тот сразу подступил вслед за отцом Иовом:

«Когда будет судиться, да выйдет виновным, и молитва его да будет в грех… И да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой; дети его да будут сиротами, и жена его – вдовою; да скитаются дети его и нищенствуют, и просят хлеба из развалин своих».

«Ферапонт».

«Да захватит заимодавец все, что есть у него, и чужие да расхитят труд его. Да не будет сострадающего ему, да не будет милующего сирот его; да будет потомство его на погибель, и да изгладится имя их в следующем роде; да будет воспомянуто пред Господом беззаконие отцов его, и грех матери его да не изгладится».

«Отец эконом».

«Да будут они всегда в очах Господа, и да истребит Он память их на земле, – быстро подхватил отец Александр. – За то, что он не думал оказывать милость, но преследовал человека бедного и нищего и сокрушенного сердцем, чтобы умертвить его. Возлюбил проклятие, – оно и придет на него; не восхотел благословения, – оно и удалится от него; да облечется проклятием, как ризою, и да войдет оно, как вода, во внутренность его и, как елей, в кости его».

«Корнилий!»

«Да будет оно ему, как одежда, в которую он одевается, и как пояс, которым всегда опоясывается. Таково воздаяние от Господа врагам моим и говорящим злое на душу мою! Со мною же, Господи, Господи, твори ради имени Твоего, ибо блага милость Твоя; спаси меня, ибо я беден и нищ, и сердце мое уязвлено во мне».

«Отец благочинный!»

«Я исчезаю, как уклоняющаяся тень, – забормотал отец Павел, почти не заглядывая в текст. – Гонят меня, как саранчу. Колени мои изнемогли от поста, и тело мое лишилось тука. Я стал для них посмешищем: увидев меня, кивают головами своими… Помоги мне, Господи, Боже мой, спаси меня по милости Твоей. Да познают, что это – Твоя рука, и что Ты, Господи, соделал это. Они проклинают, а Ты благослови; они восстают, но да будут постыжены; раб же Твой да возрадуется».