Монета скифского царя

— Необходимо отразить этот факт в показаниях как можно отчетливее. — Адвокат порекомендовал исключить несколько моментов из разговора с Шнырем и в конце совещания порекомендовал: — Вам нужно описать маршрут передвижения по заброшенному дому так, чтобы однозначно исключить возможность попадания в ту часть коридора, которая прилегает к комнате, где лежал труп Шнырева.

Адвокат Камнев инструктировал их на ходу, но Вячеслав Алексеевич и Дайнека хорошо усвоили то, как нужно вести себя во время допроса.

— И последнее, о чем попрошу… — Камнев поднял руку и показал ладонь. — Если сделаю так — немедленно купируйте тему и замолкайте. Если кивну — значит все правильно и можно продолжать говорить. Поскольку я не защитник и не вправе задавать вам вопросы и комментировать ответы, будьте внимательны. Вмешаться смогу лишь тогда, когда во время допроса будут нарушаться ваши права.

Спустя полчаса после расставания с Кротовым Дайнека вернулась в его кабинет. Усевшись рядом с Камневым напротив следователя, она вдруг спросила:

— Могу задать вам вопрос?

— Задавайте, — сказал Кротов.

Адвокат Камнев насторожился в ожидании того, о чем она спросит. Он ясно помнил, что такой договоренности у них не было.

— Где похоронили Велембовского? — спросила Дайнека.

Следователь усмехнулся и посмотрел на нее с любопытством:

— Вам это зачем?

— Я должна сказать об этом его другу.

— Друга, судя по всему, похоронят в той же могиле.

— Я говорю не про Шныря.

Адвокат Камнев показал Дайнеке ладонь, и она замолчала.

Кротов понимающе хмыкнул, но все же ответил на ее вопрос:

— Велембовский лежит в холодильнике. Захоронят его не скоро в общей могиле. На таких не ставят памятников. Вот такие дела.

Глава 22 Каждый день — черный

За окном автомобиля сияли освещенные улицы Москвы. Комфортабельная машина шла мягко, немного покачиваясь на поворотах. Кондиционер нагонял свежий воздух, в салоне было прохладно и тихо.

Приникнув к отцу, Дайнека думала о том, насколько правильно ответила на вопросы и не навредила ли себе или отцу.

Когда вышли от Кротова, адвокат Камнев сказал:

— В целом она вела себя правильно и говорила то, что нужно, но были неточности.

Из-за неудовлетворенности собой и от усталости настроение у Дайнеки было плаксивое.

— Папа… Разве правильно, что Велембовский вторую неделю лежит в холодильнике? Он же человек, а не кусок колбасы.

— У каждого своя судьба. — Отец поцеловал ее в лоб и погладил по голове.

Дайнека вздохнула:

— Он был хорошим человеком и прожил трудную жизнь.

— Откуда ты знаешь?

— Об этом рассказал Благовестов.

— Удалось записать разговор?

— Да. — Она подняла голову и посмотрела на отца: — А что, если Велембовского похоронить рядом с родителями?

— Ты хоть представляешь, во что это обойдется? Шнырь сказал, что их могила на Ваганьковском.

— Ах да, конечно… Это будет чересчур дорого.

— Не просто дорого, а очень дорого. И это — во-первых. Во-вторых, придется получать разрешение, которое в принципе получить невозможно. — Вячеслав Алексеевич задумчиво посмотрел в окно: — В конце концов, какая разница, где лежать после смерти. Я бы попросил сжечь меня в крематории. Не хочется лежать под землей и медленно разлагаться. Уж лучше — в огонь, а дальше, как получится: в вазочке — в колумбарий или развеять пепел над Енисеем.

— Почему над Енисеем?

— Там моя родина. Когда тебе стукнет пятьдесят, ты тоже вспомнишь, где твои корни.

— И где они?

— А ты как считаешь?

— Одной ногой я стою в Красноярске, второй — в Москве. В Красноярске живет моя мама. В Москве — потому, что люблю этот город и здесь мой дом.

— Да… — протянул отец. — Когда состаришься, выбор будет тяжелым.

— Надо подумать, где развеять мой прах, — сказала Дайнека.

— Слава богу, до этого тебе еще далеко.

— Так как насчет Велембовского?

— Что?

— Ты что-нибудь придумаешь? Не позволишь, чтобы он лежал в холодильнике?

— У каждого своя судьба, дочь, — повторил Вячеслав Алексеевич.

— Я не говорила тебе… — Дайнека чуть помолчала, потом продолжила: — Иногда я думаю, что, если бы не побежала за стариком, он остался бы жив.

— Не смей так думать! В том, что он умер, твоей вины нет.

— Потом еще этот Шнырь…

Уловив в ее голосе близкие слезы, Вячеслав Алексеевич сказал:

— Ну, хорошо, хорошо… Я над этим подумаю. Ну, и насчет Шныря. Не оставлять же и его в холодильнике.

— Спасибо, папа! — Дайнека расцеловала отца. — Ты замечательный человек!

— Я это знаю.

Домой они вернулись уставшие и голодные, и пока Дайнека варила вареники, Вячеслав Алексеевич повел Тишотку на улицу. Домой он вернулся с Настей.

Увидев ее, Дайнека застыла в дверях кухни.

— Вкусненьким пахнет! — радостно воскликнула Настя и погладила Вячеслава Алексеевича по спине.

Он сдержанно отстранился и, перед тем как уйти в кабинет, сказал Дайнеке:

— Настя к нам ненадолго.

— Она знает, сколько сейчас времени? — Дайнека намеренно говорила о Насте в третьем лице.

— Знаю, — ответила Настя. — Можешь не волноваться.

— Ты на машине?

— Нет. Приехала на такси.

— Обратно как?

— Вообще-то я рассчитывала переночевать у тебя. Сама понимаешь, уже поздно.