Моногамия. Бонус. О возрасте в сексе и о сексе в возрасте

Я смотрю на своего позднего ребёнка, сына от мужчины, давшего мне так много, сделавшего по-настоящему счастливой, полноценной и женственной, и вижу в нём наше продолжение. Алекс как-то сказал мне, что любовь может быть бесконечной: когда нас не станет, она будет жить в наших детях, но только если мы научим их любить. И вот он учит. Он, а не я.

Амаэль так сильно похож на своего отца, что иногда мне больно на него смотреть: какое будущее его ждёт? Сможет ли мой ребёнок устоять против бесчисленных соблазнов, уготованных ему судьбой, выдержит ли её удары?

Мои пальцы вновь убирают волосы с его лица, нежно приглаживая их, расправляя, а глаза наполняются слезами, и в голове рождается мысль… дурацкая мысль о том, что когда-то в юности у Алекса были такие же, и как же они сводили меня с ума, заставляя думать о нём, мечтать, желать. А сколько в его жизни было таких, как я? Тысячи. Но он устоял, выстроил свой собственный мир и спрятал в нём нас и себя от зла. А главная его угроза всегда была в искушении. Не его искушали, он искушал и делал это одним своим существованием. И мой сын растёт таким же: не только яркая внешность унаследована им от отца, но и способность неординарно мыслить, легко и быстро обучаться, а главное, чувствовать глубоко.

— Не плачь, мама… — заглядывает в мои глаза своими тёмными, карими, пронзительными.

— Я не плачу, — говорю дрожащим голосом.

— Сын, пойди глянь, выпал ли за ночь снег — по прогнозу обещали, — отправляет его Алекс.

Амаэль отпускает меня и смотрит на нас обоих пробирающе взрослым взглядом: он ребёнок и ждёт снега, которого в Испании не бывает, как самой большой радости, но сейчас в его глазах понимание — отец хочет остаться с матерью наедине. Мой шестилетний сын это видит, чувствует и молча, хоть и нехотя, семенит из нашей спальни, плотно закрывая за собой дверь.

— Ну давай, — выдыхает мой муж, — выкладывай, что стряслось?

— Ничего, ровным счётом ничего, — вытираю глаза и нацепляю улыбку. — Просто что-то накатило… вот на ровном месте! У тебя что, не бывает? Бывает, ещё и как!

Алекс тянется к нише у нас над головой, нашаривает свои очки, напяливает их и внимательно на меня смотрит. Затем снимает их и кладёт на место, притягивает моё лицо максимально близко к своему, зажав его между тёплых ладоней, и долго, прищурившись, всматривается:

— У тебя неделю назад была овуляция, — сообщает. — Скоро менструация.

Я уже давно привыкла к тому факту, что моя физиология находится под его бдительным контролем.

— Скорее всего, это просто твои гормоны балуются, но скажи-ка мне, как давно ты была у своего гинеколога?

— Недавно.

— Как давно было это «недавно»?

— Я не помню.

— Полгода прошло?

— Эм… наверное…

— Значит, пора снова.

— В моём возрасте, Алекс, достаточно делать это раз в год.

— Да, ты всегда это говоришь, но я не поленюсь и в сотый раз повторю: ничего плохого в том, что ты посетишь врача и пройдёшь контрольную проверку, нет. Просто сделай моему сну такое одолжение, позволь ему быть спокойным!

— Давишь на жалость?

— Когда дело касается твоего здоровья, я не перебираю средствами! — улыбается до ушей. — Просто сходи и проверься. Я тебя запишу.

Он убирает руки и снова тянется за очками и телефоном. Иногда то, как муж суёт свой нос в мои интимные дела, просто невыносимо, особенно когда он вот так, не считаясь с моим мнением, записывает меня к врачу, которого выбрал сам, и с которым впоследствии наверняка обсуждает мои диагнозы, как то, например, сколько яйцеклеток у меня осталось, и как скоро наступит менопауза. Но я уже привыкла. У всех людей есть недостатки, и у моего мужа, положа руку на сердце, их не так и много. Ничего не поделаешь, придётся тащиться снова к гинекологу, хотя я ненавижу эту процедуру — до сих пор не смогла до конца перебороть стыд, когда собственный муж туда смотрит, а если это чужой человек, да ещё и мужчина, посещение врача превращается в пытку.

Пока Алекс решает вопросы моего здоровья, я удаляюсь в душ, и едва только начинаю одеваться в гардеробной, размышляя, что бы надеть, как муж уже тут как тут: помогает застегнуть замок на бюстгальтере:

— Я записал тебя на четверг, — ставит в известность.

— Так скоро?

— Не капризничай, не так и скоро, ещё целых пять дней впереди. И одевайся теплее, Амаэль в поросячьем восторге — снега навалило, пойдём кататься на горку. Ты с нами! — в его голосе я улавливаю детский азарт и радуюсь тому, что вопрос моего здоровья снят с повестки дня.

Но Алекс неожиданно резко разворачивает меня лицом к себе и долго целует в лоб:

— Отбрось все глупые мысли и живи сегодня, живи сейчас.

— Я и живу…

— Прости меня за эти дни, я виноват, — целует в губы коротко, но нежно. — Действительно виноват.

— Да нет же, дело не в этом…

— А в чём тогда?

— Да ни в чём!

— Если сегодня утром причиной твоих слёз были воспоминания, то нет ничего глупее отравлять ими наше настоящее! Что было, то прошло, и больше никогда не повторится.

— Алекс, я думала об Амаэле: он так сильно похож на тебя!

— Это плохо?

Я охаю, не зная, что ответить.

— Эштон тоже на меня похож, и посмотри, всё же хорошо!