Моногамия. Бонус. О возрасте в сексе и о сексе в возрасте

— Эштону досталась только часть твоей внешности, а вот Амаэлю…

— Лерусь, ему только шесть лет, а ты, как я понимаю, уже переживаешь о его будущих романтических связях? Спешу успокоить: у него всё будет в порядке! Я точно знаю, можешь мне довериться.

— Никто не знает таких вещей наверняка. И не говори мне про свои сны, тебе тоже всю жизнь снилось, как мы живём вместе и без конца рожаем детей, а на деле что?

— А что на деле? Разве ты не продолжаешь рожать от меня детей? — подмигивает, а я вздыхаю. — Одевайся поскорее, тебя сын ждёт и завтрак — мы с ним вместе сегодня готовили.

Глава четвёртая. О юности в сердце

Niall Horan — This Town

Неподалеку от нас есть бейсбольное поле, и с одной его стороны имеется небольшая, но всё-таки горка. До Канады с её горнолыжными курортами далековато, а вот так, рядом с домом, иногда можно получить даже больше удовольствия.

Сердце замирает, глядя на эту картину: белоснежная гладь и двое родных мужчин. Алекс хохочет, резвится, валяется в снегу и тащится от происходящего даже больше, чем Амаэль. Мой муж впал в детство, не иначе: это, очевидно, возрастное.

— Ты как мальчишка! — кричу ему, смеясь.

Алекс бросает короткий строгий взгляд, встаёт, отряхивается от снега и направляется ко мне.

— Пап, ты куда?! — возмущается Амаэль.

— Погоди минутку, мне нужно мамочке кое-что сказать.

Подходит, снимая свои мокрые, все в каплях растаявших снежинок очки, и вручает их мне:

— Когда стареешь внешне, делать это внутри себя совсем не обязательно, — сообщает нравоучительным тоном.

Затем склоняется к моему уху и, щекоча его своим тёплым дыханием, добавляет:

— Сейчас открою тебе свой самый секретный секрет: внутри можно оставаться молодым сколько угодно долго, хоть до самого конца! Никто не увидит и не узнает, кроме тебя!

— Не скажи! Очень даже заметно! — спорю, хихикая.

Мой муж потихоньку отстраняется, его ведь терпеливо ждёт Амаэль, но мы, взрослые, оба знаем, как дорого даётся ребёнку это терпение. Алекс словно невзначай задевает губами мою щёку — маленькая шалость, а моё настроение мгновенно меняется: руки самопроизвольно вытягиваются, чтобы схватить его за полы куртки, которую он вечно не застёгивает, и притянуть к себе. Он этого ждал, именно этого и хотел, мне ли не знать за столько прожитых бок о бок лет.

— Чего улыбаешься? — тихонько спрашиваю, пытаясь скрыть накрывшую меня волну сентиментальности.

— Радуюсь, — так же тихо отвечает и прижимается щекой к моей щеке.

Мне немного холодно от его замёрзших на морозе щёк и колко:

— Ты так и не побрился с утра… — томно констатирую, прикрывая глаза, потому что плавлюсь.

— Прости, — шепчет и трётся щекой о мою чуть плотнее, а мне тааак приятно…

И он, конечно, об этом знает — то же ведь живёт со мной не первый десяток лет. Поворачивает лицо и целуется со мной по-индейски — то есть носами, затем резко отрывается, чтобы заглянуть в мои глаза, и, удовлетворённый увиденным, прижимается своими губами к моим губам.

— Па-а-ап… — не выдерживает наш самый поздний, а потому самый избалованный вниманием ребёнок. — Ну па-а-ап! Ну давай уже!

Но призывы самого младшего нашего потомка вовсе не повод для моего мужа отрываться от того, что он любит больше всего — поцелуев. Внезапно в мои ноги врезается нечто юркое и цепкое, сжимает их крепко, затем, расталкивая родителей, пролезает в середину и, задрав кверху подбородок, смотрит на нас и улыбается.

— Кареглазый мой, сладкий… — треплю его чёрные спутанные волосы, вьющиеся в точности, как у его отца.

Алекс повторяет мой жест, но в отличие от меня, прижимает голову ребёнка к себе, и есть в этом неосознанном желании укрыть, защитить нечто настолько щемящее, глубоко отцовское. И не только отцовское: вторую свою руку, лежавшую до этого на моей талии, Алекс кладёт на мой затылок и также притягивает плотнее к себе. И мы стоим вот так, втроем, в снежной сказке, в тишине и покое, прислушиваясь к дыханию своего счастья.

— Мам, я люблю тебя! И тебя, пап, тоже люблю! — выплёскивает свои чувства Амаэль.

— И мы тебя любим! — отвечаю ему, улыбаясь и стараясь проморгать внезапную влагу в глазах.

Алекс выдыхает тепло в мои волосы, и я слышу у самого своего уха:

— Я люблю тебя!

Закрываю глаза и признаюсь в ответ:

— И я тебя люблю!

Обнимаю их обоих так крепко, будто кто-нибудь грозится отобрать у меня самое дорогое, самое ценное.

Глава пятая. А кроме детей маленьких в пятьдесят пять бывают ещё и дети взрослые

Внезапно Амаэль начинает суетиться, вырывается с криком:

— А-а-айви-и-и! Айви приехала!

И действительно, по заснеженному бейсбольному полю к нам бодро шагает Соня, держа за руки Айви и двухлетнего Никиту. Амаэль буквально врезается в белокурую девчонку в нежно розовой шапке и заключает в кольцо своих воображаемо стальных объятий, пытаясь оторвать её от земли, но Соня не позволяет, объясняя, что тяжести поднимать в его возрасте вредно.