Моногамия. Бонус. О возрасте в сексе и о сексе в возрасте

Я откусываю кусочек от печенья, испечённого моим мужем, увлёкшимся в последнее время кулинарией, и его хруст оказывается неожиданно громким во внезапной тишине дома. Замираю, но это не помогает: и дочь и муж, оба смотрят на меня, ожидая, очевидно, проявления любой моей реакции на обсуждаемую тему. Приходится экстренно сделать глоток обжигающе горячего кофе и проглотить печенье, совершенно не ощущая его вкуса:

— Соня, права, — выдаю. — Вряд ли у тебя получится сделать дом лучше, а место, которое стало родным, разрушишь.

— Сердце разрывается от мысли, что не будет этой столовой, кухни, гостиной, где мы столько праздников провели вместе! Что комнаты моей больше не будет, комнаты Алёши, Лурдес и Аннабель! — у Сони даже слёзы наворачиваются на глаза.

Алекс разочарованно плюхается рядом со мной, заставив меня подпрыгнуть на месте, а я спешу успокоить растрогавшуюся дочь:

— Соняшик, доченька, передай своему мужу, что отца нужно срочно чем-то занять! Пусть придумает для него парочку рабочих заданий!

Смотрю своему нахмуренному супругу в глаза и добавляю:

— А то он от безделья уже совсем с ума сошёл и плещется бредовыми идеями.

— Умеете вы зарубить инициативу на корню! — бурчит мой муж, но я знаю и чувствую, как глубоко и искренне он доволен тем, что мы так рьяно отстаиваем дом, в котором он был и есть лучшим мужем и отцом.

Этот дом не просто дом, он — нечто талисмана в его жизни. Когда-то ему была частично принесена в жертву даже я, и хотя Алекс много раз признавался, что очень о том жалеет, я хорошо его понимаю: этот дом строился в большой любви, и уже очень хотелось его создателю, чтобы его семья жила именно в нём, а не в каком-нибудь другом.

И, честно говоря, я сильно сомневаюсь в том, что, объявив нам о своих планах, мой муж был серьёзен. Хотя… от безделья он уже настолько не знает, куда себя деть, что начал изучать хинди и маратхи.

— Я могу найти тебе применение, отец, — энергичный голос Лурдес неожиданно врывается в наш душещипательный спор.

Наша вторая дочь усаживается рядом с Соней, клюнув предварительно меня и отца в щёку — терпеть не может нежности.

— Лу, о чём ты, дочь? — Алекс привлекает её внимание к себе, потому что, трогая Сонин живот и расспрашивая сестру о самочувствии, Лурдес, кажется, забыла, с чего начала.

— Помнишь, Еву?

— Конечно, — тут же отзывается мой супруг.

Да, я тоже помню девочку с большими выразительными глазами шоколадного цвета и татуировкой макового цветка на запястье. Девочку, отчаянно влюблённую в своего брата и затем сошедшую с ума. Мы упустили её из виду, и когда Лурдес рассказала нам о том, чем в итоге окончилась история её трагической любви, Алекс серьёзно убивался по этому поводу. Хотя и признавал, что вряд ли мог бы ей помочь, потому что сделать это под силу только одному человеку — её брату.

Страшная, душераздирающая история, и вот теперь, кажется, она получила продолжение.

— Ну? — вопрошаем мы с Алексом хором.

— Что, ну? Я же говорила, они вместе и переехали куда подальше — в Доминикану. Купили дом там, развалюху какую-то. И я подумала, что это как раз проект для тебя, отец. Занимайся, раз не знаешь, куда себя деть.

— Значит, Дамиену нужен дом, — довольно барабаня пальцами по столу, констатирует мой муж. — Это просто замечательные новости! Спасибо, дочь! — поднимается, чтобы поцеловать её в лоб, и Лурдес со снисхождением принимает его порыв нежности.

— Папа, я решил, с кем хочу заниматься любовью! — провозглашает голос моего младшего сына, повергая нас, взрослых, в некоторое подобие шока. — С Айви! Я буду всю жизнь заниматься любовью только с ней!

Сонино лицо в прямом смысле вытягивается, рот совершает немые движения, как у рыбы, Лурдес прыскает смехом, я краснею даже пятками, не только щеками и ушами.

— Боже, какой стыд! — шепчу себе под нос.

— Ну почему же сразу стыд? Сразу видно, Амаэль уже успел пережить уроки сексуального воспитания! — стебётся Лурдес.

Но мой гений просвещения не теряется:

— Это замечательно, сынок, что ты уже определился в данном вопросе, но думать об этом тебе пока ещё рано: детям до шестнадцати лет заниматься любовью запрещено.

— Почему?

— Потому что ваши организмы для этого ещё не готовы и могут серьёзно пострадать. Особенно Айви!

— Она может умереть?

— Да, такое возможно.

Амаэль вздыхает:

— Хорошо, я понял. Значит, пока мне не исполнится шестнадцать лет, я не могу её обнимать и целовать?

Соня охает, я прячу лицо в собственных ладонях, а Лурдес подначивает:

— Да, папа, я вот тоже интересуюсь: можно ли целоваться до шестнадцати?

Алекс бросает ей строгий и недовольный взгляд, и сразу же возвращается к Амаэлю:

— Ты можешь АККУРАТНО её обнимать и целовать в щёку.

— Но, это же значит, что я буду заниматься любовью, а мне ещё нет шестнадцати и ей тоже!

— Для занятий любовью нужно кое-что другое, — спокойно отвечает Алекс, но я чувствую, что он и сам уже в затруднении — слишком не по годам любопытен наш сын.

— Целования в губы? — напирает Амаэль.

— Да, это, и не только это.

— А что ещё?

— Мы поговорим об этом, когда тебе исполнится одиннадцать лет.

— Обещаешь?

— Клянусь.