Звук — невозможный в мире Монохрома, в котором нет никаких звуков — заставляет Лину почти понять, что она спит: тихонько скрипнули качели. Это даже неполноценный скрип, а самое его начало, потому что здесь — ничего не двигается. Кроме тех, кто вошёл в Монохром извне.
Лина медленно поворачивает голову, цепляя взглядом: мяч под кустом, скамейка, песочница. Чтобы увидеть качели, надо развернуться всем телом. Дыхание девушки, рваное, режущее слух, заполняет пространство, причиняет почти физическую боль ушам.
«Не оборачивайся!» — умоляет себя Лина, но тело во сне действует против её воли. И сначала, самым краем бокового зрения, она видит: стойка качелей с пятнами облупившейся краски. В чёрно-белом они выглядят неожиданно неприятно, как зажившие язвы. Ещё четверть поворота — и она вот-вот увидит, что на качелях кто-то сидит.
«Не смотри!» — беззвучно кричит себе Лина, а тело продолжает поворачиваться, как деревянный столб вокруг своей оси: руки прилипли к бокам, ноги — срослись в коленях.
Зародыш скрипа длится всё это время, набирая громкость, неуловимо и невыносимо медленно. Тот, кто сидит на сиденье без спинки, толкается пятками в землю, пытаясь раскачаться. Монохром не любит быстрых движений, поэтому обычное действие здесь — требует неимоверных усилий.
Лина видит сидящего — спиной к ней — почти целиком: тень, принявшая очертания человеческой фигуры. И тем не менее девушка знает, что смотрит сидящему в спину. И на фоне пустой площадки для игры в мяч светлой до почти белого, где ещё дальше терялись и таяли в белой пустоте очертания забора и веранд белого садика — эта тень смотрится так же ослепительно, как и солнце в ясном небе. Ни рефлексов, ни отдельных полутонов, отрывавших бы руки от тела, черты лица — от головы. Провал во тьму, в самое сердце Монохрома.
В ушах начинает звучать пульс, нарастая и заглушая звук дыхания Лины. В эти же мгновения тень на качелях — начинает оглядываться через левое плечо. Лина силится отвернуться, заставить себя сделать хоть полрывка в оборот — против хода кадров на плёнке. И ей кажется, что ступни начинают проскальзывать по песку. Ещё чуть-чуть…
Пульс в ушах Лины грохочет так, что уже сотрясает всё её напряжённое тело и даже чудится: всё окружающее пространство.
Сидящий на качелях силуэт преодолевает сопротивление Монохрома — и глядит на Лину через плечо.
У тени нет лица, нет черт, за которые бы можно было бы зацепиться. Тем чудовищнее выглядит белый глаз, выкатившийся из глубины тени и уставившийся на Лину проколом зрачка.