Монохром

Такой же белый глаз, как у неё самой.

«Здравствуй, Линулечка…»

…этот голос… шёпот-эхо из чёрно-белого двойника парка… подтолкнувший её сделать страшный снимок…

«Давно не виделись …»

…голос, который девушка всегда помнила — и сейчас желает забыть! Потому что этого не может быть! Потому что!..

Лина задыхается, не в силах закричать, хотя крик невыносимо распирает грудь и горло. Пульс грозит разорвать тело в клочья. Надсаживаясь всей собой, девушка совершает крохотный поворот: к песочнице, мячу под акацией, обратно — прочь-прочь от этого пронзительного взгляда! И ей снова чудится: кости крошатся и рвутся невидимые нити. Ещё чуть-чуть!..

Вспышка!

Пульс перешёл в громовой раскат, взорвал на осколки всё пространство! В их водопаде Лина рушится и…

****

Звук падения Лины с кресла слился с настойчивым стуком во входную дверь. И это уже была не условно вежливая барабанная дробь, звонок не работал давным-давно, да и кому нужен дверной звонок при такой-то слышимости?! Было очевидно, что дверь вот-вот начнут пинать ногами, а то и вовсе снесут с петель.

Девушка лежала на полу, запутавшись в покрывале, с больно врезающимся в грудь носиком чайника. Хорошо, не на него рухнула, могла бы и рёбра сломать. Об этом Лина думала отстранённо, ещё не до конца осознав, что проснулась. В глаза бил свет: из-под потолка, добирался со стороны торшера в углу и из окна. Хотелось одновременно зажмуриться — и не отрываясь смотреть, хотя по щекам бежали слёзы. Всплыла и не задержалась мысль: сколько же она проспала? Лина понимала, что надо встать, лежать было в корне неудобно: ноги оказались задраны на подлокотник кресла. Да и чайник, притянутый к телу покрывалом, ощутимо мешал дышать.

И этот грохот в дверь, от которого Лине казалось, половицы ходят ходуном и толкают её в спину.

— Что… — попыталась просипеть она и закашлялась, надсадно, неожиданно громко: горло было совершенно пересохшим. Кашляла она, видимо, настолько громко, что дверь перестали высаживать, видимо, прислушиваясь. Два голоса в коридоре невнятно побубнили, один явно огрызнулся, ещё раз.

Лина пыталась выбраться из кокона покрывала, но тело слушалось из рук вон плохо, всё затекло и теперь мстительно кололось миллионами острых иголок в руки, ноги и шею. Зад и спину девушка, не смотря на падение, вообще почти не ощущала, и это её уже пугало: уж не паралич ли?! Вдруг она так долбанулась, что с позвоночником что-то случилось?!

Пока она дёргалась на полу, то и дело сотрясаясь от очередного приступа сухого кашля, спор по ту сторону двери прекратился. В дверь разово, но весомо бухнули — ногой, судя по всему. А потом раздался хоть и приглушённый, но внятный возглас:

— Линка, поганка ты бледная! А ну открывай, а то я за себя не ручаюсь! Снесу тут всё нафиг, ты меня знаешь! Мерилин туда-сюда тебя Монро-Останкина! Открывай, в пупупиду тебя!

— Л… Лейка?! — выдавила в полном изумлении Лина и снова зашлась в кашле.

******

Первым, что сделала Лейла, когда дверь злополучной квартирки распахнулась и на неё и сопящую за спиной соседку чуть не снизу глянули почти белые глаза, хотя и с покрасневшими белками и веками; так вот, обалдев на пару секунд от такой «красоты неписаной», Лейла огрела привидение одной из боксёрских перчаток. Несильно и по касательной, но явно невменяемой Мерилин этого хватило: она и так еле вертикально стояла, почему-то обнявшись с расписанным под гжель электрочайником. А после такого «нокаута» и вовсе осела на пол. Соседка-толстуха за спиной Лейлы заохала, что-то загудела.