Монохром

— Не бздите, тётя Боня, ничего я её не убила! — через плечо огрызнулась восходящая звезда по женскому боксу, перебрасывая связанные за шнурки перчатки за спину. — Давайте-ка лучше чайник согрейте, будем эту немочь бледную в чувства приводить. — И уже обращаясь к так и сидящей на полу, хлопающей белыми ресницами подруге: — Слышь ты, звезда полей и закопай, ты чё тут удумала, а?! Чем два дня была занята, а?! Где твой трёпаный телефон, я тебя спрашиваю?! Я тут пригоняю, значит, в альма, так её матер! Чтобы, значит, повидаться и обрадовать! Трясу всех твоих родственничков, куда лямурру мою выцветшую дели?! А они как нерусские совсем! — Каждая реплика Лейлы походила на удар: короткий, хорошо поставленный. Лина на каждую тихонько вздыхала и вздрагивала. Соседка, кстати, тоже. А Лейла продолжала наседать: — Вот так же зенки пучат, бумажку мне с коряво написанным номером суют — и дверь перед моим носом захлопывают! У вас там что?! Развод и девичья фамилия, и кактус поперёк квартиры?! Тебя там совсем от святых тапок твоей прабабки отлучили?! Царствие и всяческих ангелов в помощь покойнице! И почему на телефон не отвечала, а?! Он у тебя там треснуть должен был, столько я тебе наяривала! Да говори уже, хватит упыря изображать!

— Лей… ка… — еле слышно прошептала в ответ Лина. Качнулась к ней, потом, изменившись в лице так, словно и призрак увидела, попыталась отползти. Запуталась в нелепом, типично бабушатниковом вязанном покрывале и чуть не грохнулась на спину.

— Чё удумала?! — гаркнула Лейла, подскочив к ней и поднимая на ноги. — Ты что, того этого?! Напилась тут с горя?! — И свирепо оглядела комнату в поисках бутылок или иных улик.

— Н…настоящая?! — сиплым голосом спросила Лина и вдруг разревелась. Без слёз, всхлипывая всухую и опять пытаясь осесть на пол. — Барма-ааале-еейка-ааа!

— Вот же ж! — крякнула юная звезда бокса и волоком поволокла истерящую подругу в распахнутые двери соседской квартиры.

Бонифация Степановна, с которой бойкая Лейла успела и поругаться, и подружиться, и вообще обаять до самой глубины сердца, уже вскипятила чайник и хлопотала возле круглого кухонного стола, выставила красивые тёмно-синие с золотыми ручками чашки, вазочки с вареньем и конфетами, сахарницу с колотым сахаром. Обеих девушек она усадила рядышком на пухлый короткий диванчик и молча потчевала чаем, пока Лина успокаивалась. Этой в чай ещё и корвалола накапали, так что на кухоньке царил причудливый аромат аптеки и кондитерской.

От тёти Бони Лейла и узнала хоть какие-то детали переезда Лины в общежитие, а так же то, что с момента того самого переезда никто из членов семьи Останкиных тут ни разу не появлялся.

— Как отреклись, и всё, — неожиданно высоким для своей комплекции голосом подытожила Бонифация Степановна, шумно прихлёбывая чай из блюдечка. — Как Ясмина, светлая ей память, Тагировна преставилась, да тётеху эту перевезли, так и не появлялись. Ненашенская, так про неё Тагировна всегда баяла.

— Что, часто баяла? — прищурившись, поинтересовалась Лейла, оставив попытки отобрать у притихшей Лины электрочайник. Хорошо, хоть дурацкое покрывало с собой не потащила!

— Дак почитай, чуть ли не каждый раз, как на посиделки ко мне захаживала, — усмехнулась соседка и цыкнула золотым зубом. Снова отхлебнула из блюдечка, держа его на кончиках пальцев. Закусила куском сахара и продолжила: — Я до той поры деваху эту и в глаза не видала, а Тагировна так её живописала, что сразу признала. Она-то, Ясмина, пухом ей земля, прахом все обиды, и уговорила меня, если что, за «ненашкой» приглядеть.

— Да ладно?! — искренне удивилась Лейла, отодвинув пустую чашку. — Она ж на дух Линку не переносила, с чего вдруг? Перед смертушкой душу захотела облегчить?

Бонифация Степановна захохотала, словно сова заухала. Ей явно был по нраву характер бойкой на язык девицы, которая бы больше подошла на роль правнучки покойной Ясмины. Потом женщина закряхтела, завозилась на заскрипевшем под её статями табурете. Задумалась ненадолго о чём-то. Наконец, слегка подалась в сторону обеих девушек и, понизив голос, сказала: