Монохром

В аптечке, как назло, было что угодно, кроме успокоительного. Вызывать «скорую» Лейла и не подумала, подруге было плохо, да ей просто хреново было, чем тут обычная «скорая» поможет?! Тогда-то девушка и вспомнила о бутылке коньяка, которую ей перед отъездом вручил тренером. «На всякое там растереть, да?», — подмигивая со значением и старательно изображая акцент, сказал ей Вахтанг Дмитриевич, такой же коренной грузин, как сама Лейла — кореянка с её разрезом глаз! И хотя Лейла упиралась от «растирки», та всё-таки оказалась в её рюкзаке.

И вот сейчас, ошарашенная, напуганная, Лейла вспомнила про коньяк, тут же отыскала его под ванной (и когда только успела туда засунуть?!). Дрожащими руками сумела выкрутить пробку (и кто б её потом заставил повторить этот номер без штопора?!) — и, чудом не расплескав, налила чуть не половину кружки. Подсев к Линке, так и пытающейся врасти в стенку, уговаривая и ругая, сумела заставить ту сделать несколько глоточков. И когда та зашлась в кашле, со слезами и соплями, зато к лицу почти сразу прилил румянец, а зрачки стали нормального размера, остатки коньяка Лейла допила сама. Дрянь оказалась сказочная, ещё и клопами подозрительно попахивала! Но Лейла вернулась к столу, взяла бутылку, составила на пол же и миску с пельменями, вручила всхлипывающей Линке вилку. Потом ещё вскипятила чайник, кинула во вторую кружку сразу три чайных пакетика и дополнила «натюрморт». Так и сидели на полу, наворачивая пельмени и время от времени — добавляя по глотку коньяка из одной кружки, а из другой — чай.

Линку быстро развезло, и не только от коньяка, как подозревала Лейла. Белоглазая девушка снова начала реветь и нести какую-то околесицу, свалив в одну кучу и троллей-одноклассников, и накопившиеся обиды на семью, и на неё, Лейку-Бармалейку, уехавшую так внезапно, и какие-то чёрно-белые фотографии, деда Кося и мужика с собакой, и бабусек с палками, и голубя с рыжим глазом. Линку буквально прорвало, Лейла — давала ей выговориться, сохраняя удивительную ясность ума. А вот на тело алкоголь подействовал гораздо ударнее. Поэтому, оставив посуду на полу, подружки вернулись в гостиную почти на четвереньках.

Пока Лейла сражалась с футоном и пыталась его застелить, лежащая прямо на паласе Линка всё продолжала «пороть горячку». Что-то про «проклятие монохрома», белые глаза на чёрном, качели, снова про покойника Кося. Среди прочего Лейла узнала и о судьбе линкиного телефона, во всех смыслах «отутюженного» и выкинутого на помойку. В этом месте, заплетающимся языком, спортсменка велела Линке ложиться на футон, а не валяться, как старый носок без пары. Лина глупо захихикала, но сумела вползти на матрас, даже не попытавшись раздеться. Пока Лейла тщилась стащить с неё хотя бы джинсы, Линка пялилась на голые лампочки люстры и бормотала:

— Вот по чёрной стене идёт Чёрный Бабай, глаз не закрывай… Вот по белой стене идёт Белый Бабай, поскорее убегай… Вот по чёрной…

Лейла как-то сразу вспомнила рассказы тёти Бони о бреднях Ясмины Тагировны, что-то тоже про бабаек и чёрную стенку. Но коньяк, наконец-то, начал пробирать и её. Лейла заплетающимся языком пригрозила всем бабаям, пообещав размазать любого по стенке, какого бы цвета та ни оказалась. Потом потеснила подругу, оставшись в ярко-красном спортивном костюме. Сил на переодевание у спортсменки внезапно не осталось.

Некоторое время девушки лежали на спине, глядя на голые лампочки. Лина продолжала бормотать, и речь её чуть ли не с каждой минутой становилась всё твёрже, а невнятное лопотание — превращалось в рассказ о проклятии Монохрома. Лейла напротив уже почти отключилась, выхватывая только отдельный фразы и на всякий случай утвердительно мыча. Так что в странный, закрутившийся водоворотом сон, хозяйка квартиры ухнула в сопровождении «чёртова колеса», сорочьего пера, тяжёлого советского фотоаппарата, который зачем-то нужно было ставить на колено; качелей в их старом дворе, сварливой прабабки Яси и никогда невиданного соседа из общаги; каких-то настроек на смартфоне, мостиков, нарисованных маркером, трёх скамеек — и тяжёлого тёмного — чёрного — взгляда из-под наглазной повязки на лице бабая Кося…

*****

Лейла спала беспробудно, похрапывая и иногда начиная сквозь сон пинаться. Лина слабо пихалась в ответ, продолжая лежать на спине и смотреть в потолок. Свет голых лампочек слепил и выжимал слёзы, но встать и выключить люстру не было ни сил, ни желания.

Лина давно уже молчала, выговорив весь кошмар прошедших дней, обнаружив для себя, что тот тянется ещё с детских лет. Она не ждала ответа от подруги и даже радовалась, что та вряд ли по утру вспомнит хоть что-то из её слов. А вот от кого ей жгуче хотелось получить ответ, так это от покойной прабабки Яси. Та точно знала о таинственной связи «ненашенки» с Монохромом. И наверняка знала, чья белоглазая тень сидела на качелях, окликая девушку, как в детстве звал только один-единственный человек…