Монохромный человек (СИ)

Мирон качнулся вперёд, увернулся от удара.

Тяжелый ключ 50х55 с гулком рассек воздух.

Мирон взмахнул битой и опустил её на правую руку Пахоменко.

Я услышала короткий, мерзкий хруст. И крик Пахоменко.

Он кричал продолжительно, долго, не скрывая неистовой боли в голосе.

А Мирон беспощадно ударил его по ногам. Пахоменко упал. Снова вскричал. Мирон, с гримасой злости на лице, с силой замахнулся.

Я сидя на коленях, прижала руки ко рту, а вдруг закричала:

— Стой! Стой!.. Не надо!..

Мирон замер, удивленно уставился на меня.

Я поднялась на дрожащих ногах. Поспешила натянуть шорты обратно.

Меня сотрясал озноб, как от сильной температуры.

Страх и ужас ворочались и извивались внутри.

В глазах теплели слезы и потому, из-за мокрых ресниц у меня слегка туманился взор.

— Не надо. — попросила я Мирона. — Пожалуйста…

— Ника они же хотели!.. — со злостью и остервенением произнес Мирон.

— Я знаю. — я осторожно подошла к нему.

Ерохин и Пахоменко все еще корчились на полу от боли.

— Но они уже получили… Им хватит. Правда, Мирон. Пусть уходят…

Он, скривившись, ошарашенно смотрел на меня. Затем опустил биту. Я видела, как ему страшно хочется продолжить. Ему хочется избивать их дальше. Я видела, что он и убить их готов.

И это меня пугало.

— Слышали?! — прорычал он стоя над Пахоменко и Ерохиным. — А ну уползли отсюда! Считаю до пяти и ментов вызову!

Считать пришлось бы дольше, если бы Мирон и вправду начал.

Потому, как за пять секунд стонущие от боли и пошатывающиеся Пахоменко с Ерохиным уйти просто не смогли.

Мирон, сложив биту на плечо, точно меч, некоторое время смотрел им в след.

— Зря мы их отпустили. — резюмировал парень, подходя ко мне.

Я подняла на него взор.

Он стоял передо мной и тяжело, яростно дышал после драки. Ярость ещё не выветрилась из него. Раскаленное свирепостью дыхание срывалось с его губ. Грудь вздымалась при вздохе, правая рука сжимала рукоять биты так, что бледнели костяшки пальцев.

А вот взгляд был опечаленным и внимательным.

Я обратила внимание на биту в его руке. Это была бита из моей комнаты.

И сейчас в ней, точно приоткрытая пасть, темнела глубокая трещина.

Мирон перехватил мой взгляд.

— Ой… Прости. — виновато произнес он. — Я видимо… увлекся… Тут он взглянул на меня и приблизился.

Я молча смотрела ему в глаза. Я сама не знала, чего жду.

А он похоже не знал, что сказать. Но все же проговорил с трудом:

— Как ты?

Я хотела, что-то ответить, но вместо этого зажмурилась и тихо, горько разрыдалась.

Мирон быстро метнулся ко мне. Нежно прижал к груди, обнял левой рукой и ласково, с любовью провел правой ладонью по волосам.

— Всё хорошо. — утешающе прошептал он над моей головой. — Все хорошо… моя маленькая… Не плачь… Твои слёзы слишком дорого стоят для меня, моя… принцесса.

Он чуть усмехнулся и добавил серьезно, с решимостью в голосе:

— Я рядом. Я с тобой… И я на хрен покалечу любого, кто сделает тебе больно или заставит плакать!

Я уткнулась ему в грудь, продолжая тихо плакать.

От пережитого кошмара. От счастья, что это закончилось. От осознания, что он рядом.

***

— Не уходи. — попросила я.

Мирон уже собравшийся выйти из моей комнаты, удивленно уставился на меня. Затем посмотрел в окно.

Там собирались сумерки, темнело небо и зажигались первые огни грядущей ночи.

— Но уже поздно… — проговорил Мирон неуверенно. — Это как-то…

Я отвернулась.

Я сидела на своей кровати, поджав колени.

То, что я пережила внизу то, что чуть было не случилось со мной… вызывало непосильный ужас, с которым я не могла справиться.

Паника, страх и ужас, они как чернокрылое воронье кружили в моем сознании, внушая самые мрачные и устрашающие мысли.

А ещё я чувствовала просто ошеломляющее истощение.

Истощение и вялость. Как будто я всю ночь полы мыла в бесконечно длинных коридорах!

И на душе было так гадко, мерзко и отвратительно.

То, что чуть было не произошло, то, что хотели сделать те два подонка… Все это оставило где-то внутри меня жирное, грязное и зловонное пятно.

Пятно, которое я мысленно, старательно силилась замыть, стереть… срезать… вывести его во чтобы то ни стало!

След мерзости темной сущности человека. След низменной стороны человеческой личности.

Отпечаток, который ещё очень долго будет болезненно тлеть в моей душе, отравляя мысли и воспоминания.

Мирон в нерешительности стоял у двери. Наконец, он вздохнул. Словно сдался. Я украдкой быстро взглянула на него.

Его улыбка была снисходительной, но доброй. Так улыбаются перепуганному ребенку.

Впрочем, сейчас я примерно так себя и чувствовала. Я была тем самым перепуганным ребенком, которому как воздух нужна была поддержка взрослого. Пусть даже этот взрослый всего на пару лет старше меня. Мне была необходима его поддержка и защита.

А Мирон может защитить. И он это доказал на деле.

И рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. И не хотела расставаться с этим чувством, после его ухода.

Тем более, что нет никакой гарантии, что Пахоменко или Ерохин не вернутся с какой ни будь группой поддержки. Что я тогда буду делать?! А они ведь могут… Злопамятные оказались, барсуки вонючие! И в добавок до ужаса мстительные!