Его рука больно давила на мою голову, заставляя мою левую щеку и скулу вдавливаться в жесткую поверхность стола.
— Я последний раз тебя, по-хорошему спрашиваю, дрянь охамевшая: Что… у тебя… за дела… с-с Кор-рниловым?! — громогласно прорычал Датский.
При каждом слове он с неудержимой злостью давил на моё лицо.
Я опешила, от сильных толчков его широкой ладони на моей скуле и щеке.
Мне казалось он сейчас просто продавит челюсть, скулу и в труху сотрёт моё лицо! Внутрь проникла ошеломляющая, кошмарная мысль, что никто даже не сможет остановить его!
— Отвечай! — вскричал Максим Датский. — Живо! Зачем… ты… нужна… Кор-рнилову?!!
Снова толчки, снова с каждым словом он с неистовой психопатической яростью давит на моё лицо тяжелой ладонью.
Я молча, тихо, скривилась. Я слёзно, запуганно поджала губы и крепко зажмурилась, и так отчаянно, словно пытаясь отыскать в этом спасение. Но тщетно…
Я почувствовала, как на веках выступили тёплые слёзы, они увлажнили мои ресницы.
Меня сотрясали тихие рыдания от ворвавшегося в душу пленяющего страха и разрастающейся боли, которую я не в силах остановить.
Я вдруг осознала, что мне ведь действительно никто не поможет!
Я здесь одна! Я беспомощна и беззащитна!
Я не знала, что мне делать, что говорить… Я знала, что не могу, не должна, рассказывать им правду… Нельзя… Этого нельзя делать… Я не могу! Я не должна! Я же не должна… Я…Я не буду… Не буду… Не буду…
Я тихо рыдала, беспомощно, в страхе, мучимая болью.
— Говори, тварь! Сейчас же! Я не буду долго ждать!.. Ну! Чего ревёшь?! Говори, курица безмозглая! Быстро! Быстро, я сказал! — проорал надо мной Максим Датский.
Я не отвечала на его слова, я просто тихо давилась рыданием в раболепном, подавленном, забитом смятении.
Страх одолел меня, страх перед сиюминутной расправой рывком вырвал все мои внутренние силы, словно взбешенный дикий зверь.
Я ощущала себя в полной власти злобной прихоти обезумевшего Максима Датского.
Моя голова была прижата к столу. Мне было тяжело дышать. Слёзы скатывались по щекам, набок, под мою голову.
— Лучше ответь уже. — ехидно вставила Ольга Датская, как ни в чем не бывало наблюдавшая за тем, что творил её брат.
Максим вдруг отпустил меня.
Я, взлохмаченная, растрёпанная и заплаканная медленно поднялась.
Он тут же хватил меня за волосы снова. Резко дёрнул вверх, я инстинктивно подняла руки в верх, пытаясь нащупать его руку.
И с силой хлестнул меня ладонью по лицу.
Я вскричала, закрылась дрожащими руками.
— Не надо! — проскулила я, отчаянно рыдая. — Не надо! Не надо!.. Пожалуйста! Не надо! Хватит…
Максим ударил снова. Я вскрикнула, сдавленно всхлипнула. Он небрежно оттолкнул меня. Я не удержалась улетела на пол, ударилась бедром.
Кожа под волосами болезненное пекла, саднила.
Задыхаясь в нервных, спазматических рыданиях, я прижала трясущиеся ладони к щеке.
Кожа на щеке горела, как будто я ободрала её об асфальт.
Робкие, боязливые прикосновения моих дрожащих рук вызывали пульсацию жгучей боли.
Я не смогла ничего различить перед собой.
Ресницы слипались от слёз, слёзы туманили взор, размывали всё вокруг.
В голове скапливалась болезненная тяжесть, а тело обвивала топкая, вязкая слабость. Я как будто медленно тонула в чем-то липком и жидком.
Голова пошла кругом, я куда-то упала, как будто меня сморил неожиданно нахлынувший сон….
Я сидела на полу и дрожащими руками, пыталась осторожно протереть глаза.
Когда снова их открыла вместо интерьера комнаты, где меня допрашивали, меня окружили плавно извивающиеся чернильно-чёрные облака.
Ничего не понимая, едва осмеливаясь дышать, я осторожно оглядела.
Они со скоростью вились вокруг меня.
Это было похоже на странный водоворот из дымчатых, гибких волокон. Или на дивный смерч, в центре которого я находилась.
Я услышала голоса. Много, подобно шумному шороху бумаги они доносились из завивающихся вокруг меня чёрных паров.
Где я? Что это такое? Что за место?
Я опустила взор и увидела, что поверхность подо мной светиться лучистым яично-желтым светом.
Словно кто-то или что-то подсвечивает пол подо мной.
— Скорее! — вдруг отчетливо раздалось из непрестанного круговорота чёрного дыма. — Скорее! Макс! Поторопись ты! Отец опять будет кричать!..
— Да он только и делает, что орёт… На нас, на мать… И пьёт постоянно! — мальчишеский голос отвечал со злой обидой. — Ненавижу его!
— Тише!.. — шепнул испуганный голос девочки.
Тучи чернильного дыма начали резко рассеиваться отдельными, рваными кусками.
Казалось кто-то усердно и торопливо стирает его подобно стиральной резинки.
Под слоем дыма я увидела зеленые стены, обшарпанные ступени и поцарапанные перила лестницы.
Это был какой-то подъезд.
Я увидела девочку со светло-русой косой.
Она была облачена в лёгкое летнее платье нефритового цвета, с бледно-желтыми птичками.
— Быстрее, Макс! — стоя возле перил, крикнула она вниз.
Следом за ней по лестнице взбежал худощавый мальчишка в джинсах и зелёной рубашке. У него были такие же густые, светло-русые волосы как у его сестры.
Вдвоём они поспешно, торопливо взбежали по лестнице.
Помешкав, я поспешила следом за ними.