Монстр памяти

Он покачал головой. Силы его иссякли, в глазах стояли слезы. Маска молодости спала с лица.

– Вы жестокий человек, – сказала мне его жена и указала жестом на дверь.

Вечером Руфь поговорила с сыном, и тот сказал, что с тех пор, как я сходил с ним в сад, его больше не бьют, но никто с ним не играет.

Я подумал о могучем человеке, которого встретил утром, о том, как он выжил благодаря своей силе, и об Идо, не способном ответить ударом на удар.

Идо попросил, чтобы я и завтра снова отвез его в сад, чтобы побыл там с ним. Я объяснил, что мне нужно вернуться на работу за границу, что меня там ждут люди.

– Что ты делаешь на работе, папа? – спросил Идо.

– Он рассказывает людям о том, что случилось, – помогла мне Руфь.

– А что случилось? – Идо тревожно взглянул на меня.

– Было одно чудовище, которое убивало людей, – сказал я.

– И ты с ним сражаешься? – в восторге спросил сын.

– Оно уже мертво, – попытался объяснить я. – Оно теперь – просто память.

После этой встречи мне пришла в голову идея подготовить общую базу данных по капо. Я даже написал вам по этому поводу письмо. Сидя вечерами в гостиничном номере, я прикидывал, как будет выглядеть наш сетевой ресурс, и даже обдумывал иллюстрационный материал. Долгое время никто не решался свести воедино все имеющиеся сведения о капо – по малозначимым и иррациональным причинам, не представляющим интереса для историка. Я написал вам, что необходимо принять ряд принципиальных решений в вопросе, кого считать капо, – и не заниматься казуистикой. Капо есть капо. В целях предосторожности потребуется подтверждение из нескольких источников, и, если обнаружится нехватка доказательств, выжившего спасет презумпция невиновности.

«Для чего это нужно?» – написали вы мне.

Я ответил: «Для того, чтобы узнать правду, провести грань между черным и белым».

«В истории нет черного и белого», – отрезали вы.

Ваше суждение показалось мне опрометчивым, но я решил не перечить. Не хотел вас раздражать. Как оказалось, проявив сдержанность, я поступил мудро. Спустя несколько дней ко мне по вашей рекомендации обратился руководитель компьютерного отдела и попросил оказать помощь в разработке симулятора концлагеря. Он объяснил, что вам предложила сотрудничество компания, работающая в сфере виртуальной реальности, и, поскольку в Яд Вашем стараются искать подходы к молодому поколению, вы согласились.

– То есть это игра, – сказал я компьютерщику.

– Вы что? Никакая не игра, а симулятор, образовательный проект!

Вы попросили, чтобы я помог с кое-какими проблемами, возникшими в ходе разработки. Я обеспокоенно спросил, причитается ли мне за это хоть что-то, и вы ответили, что об оплате нужно договариваться непосредственно с этим стартапом.

Я написал им из Польши, и стартаперы предложили долю процента от их акций. Сказали, что однажды акции могут здорово подняться в цене. Кажется, мне полагалось четверть процента.

Я согласился. Даже похвастался Руфи, что вошел в долю с IT-компанией. Стартаперы оплатили мне билет на самолет, и в короткий перерыв между группами я побывал в их офисе, в какой-то новой деловой зоне на окраине Тель-Авива.

Молодой парень показал, что они уже сделали. Пока что все было очень сырое. В виртуальном концлагере уже имелся транспарант с лозунгом «Труд освобождает», бараки и труба крематория. Парень извинился за недоделанную графику и заверил, что в итоге все будет выглядеть куда лучше. Это не был Аушвиц, это вообще не походило ни на один знакомый мне лагерь, и парень сказал, что именно потому им и нужна моя консультация. Компьютерщики хотели добиться максимального правдоподобия и аутентичности.

Я просидел с ним несколько часов, разобрал все по косточкам: ворота, сторожевые башни, железнодорожные пути, цвет земли, очертания платформы, бревна, из которых построены бараки, то, как расходятся тропинки и как электричество подведено к заграждениям. Ляпов было полно.

Спустя несколько недель парень прислал мне симулятор раздевалки и газовых камер. Я сделал множество замечаний. Нужно было исправить массу недочетов. Например, разработчики ошиблись с местом, откуда бросали банки с циклоном Б, не знали о лифте, перевозившем тела от входа в камеру к крематориям, прозевали этап проверки зубов и вообще не поняли, каким образом заполнялись печи. Ошибка на ошибке.

– Что вы предполагаете с этим делать? – спросил я, когда мы встретились.

Парень посмотрел на меня, будто не понимая, о чем речь.

– Мы сотрудничаем с Яд Вашем, – сказал он.

– Знаю, но что вы будете с этим делать? И где люди, где жертвы? – не сдавался я.

Парень сказал, что над этим они будут работать на следующем этапе, что цель – передать ощущения заключенного («жертвы» – поправил я), а также охранника («убийцы» – снова поправил я). Он попросил меня рассказать о том, что чувствовали заключенные и охранники (я уже понял, что нет смысла поправлять). Что я мог бы поведать об их психологии?

От этого вопроса меня передернуло. Я ответил, что я эксперт по технологии истребления, а не по эмоциям.

– А-а, ясно, – сказал парень.