Монстр памяти

Я приезжал к компьютерщикам несколько раз, мне нравилось у них бывать. В офисе царила творческая атмосфера, ребята в футболках сидели перед большими мониторами, сновали туда-сюда, ели бананы, пили эспрессо из кофе-машины. Я видел, как один из них трудится над симулятором Колизея. Человека разодрал лев, и толпа взревела. Другой работал над игрой с захватом рабов в джунглях Африки – надо было сжечь деревню и разбросать сети, чтобы поймать мужчин и женщин детородного возраста. Я их раскусил.

– Это будет игра, – сказал я парню, ответственному за концлагерь.

Он наконец согласился:

– Ну, пусть так, называй как хочешь. Люди любят игры-ужастики.

Не знаю, что заставило его это признать.

Я попытался изменить свое поведение и стать более душевным. В следующей группе постарался вызубрить имена всех ребят и учителей, запечатлеть их лица в своей памяти. Не стал брюзжать, когда они завернулись во флаги и запели. Даже спел вместе с ними. Терпеливо слушал, как они декламируют отрывки из священных текстов, и в каждой фразе пытался найти что-то хорошее.

Мы стояли на опушке леса в Хелмно, в том месте, куда подъезжали грузовики-душегубки и где хоронили мертвецов.

– Здесь погибли родители моей бабушки, – застенчиво сказала одна из девочек, – они были из Лодзи.

Я ухватился за это признание и попросил школьницу поделиться своей историей. Девочка была милая и смышленая и рассказала все, что ей было известно, – а известно ей было немного. Я спросил, как выжила ее бабушка. Девочка замялась и сказала, что точно не знает, бабушка не любила об этом рассказывать. Да и лет бабушке тогда было совсем мало.

Я настаивал. Я сказал ей, что первоначально в рамках специальной операции немцы привезли сюда двадцать тысяч детей. Родители одели их как можно теплее, как на экскурсию. Есть фотографии детей, ожидающих автобусов. Родителям сказали, что их забирают в детскую деревню, а они не вернулись.

Девочка растерялась. Сказала, что узнать подробности не может, потому что бабушка умерла.

По какой-то причине ее неосведомленность испортила мне настроение. Я замахал школьникам руками, чтобы перестали петь, и пустился в объяснения. Я сообщил им, что на этом участке, между деревней и лесом, немцы опробовали технологию уничтожения ядовитым газом. Эйхман приезжал сюда, чтобы увидеть душегубки в действии, еще до Ванзейской конференции. Он наблюдал весь процесс уничтожения собственными глазами: доставку людей к деревенскому замку, посадку их в газенвагены, умерщвление, выгрузку тел, выдирание золотых зубов и сбрасывание трупов во рвы. Когда его судили в Иерусалиме, Эйхман сказал, что смотреть на это было тяжело, однако он вынес из увиденного важные уроки на будущее, и в других лагерях отказался от грузовиков в пользу стационарных установок.

– Вы можете еще что-нибудь рассказать о детях? – спросила одна из учительниц. Я ответил, что не знаю, о чем тут можно еще сказать, что это был один сплошной ужас.

– Нам известны их имена? – спросила она, и я сказал, что некоторые известны, но по большей части – нет.

– Это кошмар, – заплакала учительница. – Только представить себе, как их сюда привозят без родителей, в этих грузовиках. Как вы можете объяснить такую жестокость?

Я развел руками и сказал, что люди способны на все, особенно – на убийство. Они прикрываются политикой или религией. В определенные исторические периоды отличным оправданием служит национальная идея. Но на самом деле людям просто нравится смотреть на то, как дети других людей умирают. Ведь и мы, евреи, в библейские времена тоже убивали женщин и детей, напомнил я им, по прямой указке Бога. Не знаю, зачем я полез в эту тему – явная ошибка.

– Как вы смеете сравнивать? – взвилась учительница и шагнула вперед, готовая защищать национальную честь.

Я сказал, что не сравниваю, но детей убивали всегда. И сегодня убивают.

– Но не так! – возразила она.

– Верно, – ответил я. – Но наивность вашего вопроса – притворна. Разве вы не знаете, что люди – убийцы, что это часть нашей природы?

По пути к автобусу я слышал, как они шепчутся обо мне за моей спиной. Взаимной симпатии как не бывало.

После этой поездки я получил уведомление из турагентства, которое занималось организационной стороной поездок, а также платило мне жалованье. В нем сообщалось, что экскурсанты остались мной недовольны. На уровень моих знаний и профессионализм, как объясняла заместитель генерального директора, жалоб не поступало, однако клиентов огорчили мой настрой и мои взгляды. Они заявили, что я не сумел найти подхода к детям, вселил в их души отчаяние и даже оскорбил своими словами достоинство убитых.

Я отправил в турагентство гневное ответное письмо, в котором заявил, что в лучшем случае речь идет об ужасном недоразумении, а в худшем – о клевете. Я прояснил факты, но пообещал также, что учту полученную критику и постараюсь работать лучше. Случается, что требования педагогики и исторические факты вступают в конфликт – так я объяснил ситуацию, – и я буду стараться этот конфликт сглаживать.