Монстр памяти

На это у меня имелся исчерпывающий ответ, и я был поражен тем, что нанятый вами редактор вообще спрашивает о подобных вещах. Помимо того что Рейнхард Гейдрих был одним из главных идеологов «окончательного решения» и инициатором Ванзейской конференции, операция «Рейнхард», в рамках которой действовали ставшие основной темой книги концлагеря Треблинка, Белжец и Собибор, названа его именем.

Все это я разъяснил редактору, но он не унимался. Зачем в таком случае – говорилось в новом письме – было описывать красоту этого убийцы, его прекрасные манеры, покорившие сердце фюрера, его атлетизм, упоминать, что он служил пилотом во время наступления на СССР, да еще и включать в книгу его официальную фотографию в форме СС? И почему так важно было подчеркнуть смелость Гейдриха, ехавшего в открытом «мерседесе» с одним лишь водителем, когда на него напали бойцы чешского подполья, описывать его мучительную агонию, когда кусок ткани попал в пулевую рану на животе и вызвал сепсис, ставший причиной смерти? Редактор отчеркнул для удаления целые абзацы.

«Что-то в этом есть», – сказал я себе. Редактор был прав. Я искал героев, чьи фигуры помогли бы мне выстроить повествование, и нашел их среди немцев. Чудовищных, отвратительных, но все равно героев. Осуществи они свои планы, выиграй они войну, человечество восхищалось бы ими и возводило в их честь памятники и города-сады на Востоке, стадионы и концертные залы. Никто не копался бы в погребенных в лесу кучах отбросов – они навеки исчезли бы из нашей памяти.

Чтобы проверить свою гипотезу, перед тем как снова написать редактору, я решил провести эксперимент. Я показал очередной группе школьников фотографию Гейдриха в зените славы, в военной форме. Удалил в фотошопе свастики, но прочие знаки воинского отличия оставил. Я не сказал детям, кто этот человек, и попросил тех, кто вдруг его узнал, помолчать. Я спросил, что ребята думают о мужчине на снимке.

– Серьезный, – сказала одна девушка.

– Уравновешенный, – заметила другая.

– Красавчик, – хихикнули из задних рядов.

– Мужик, который знает, чего хочет, – высказался кто-то из парней.

– Проницательный.

– Сильный.

Эксперимент удался, результаты были ясны. Потому-то мы их и простили так быстро. Этим и опасен вирус Памяти, которым мы заразили своих детей. Я и сам подцепил его. Я потребовал у редактора ничего не вымарывать. «Это очень важно», – написал я ему.

Разработчик из игровой компании сообщил, что они закончили строительство объектов Аушвица и приступают к созданию персонажей. «Мы выделили три группы, – написал он мне, – немцы, евреи-рабы и евреи, которых тут же отправляли в газовые камеры». И спросил, правильно ли он все понимает. Я ответил, что есть еще и подгруппы: капо, зондеркомандовцы, заключенные-уголовники, цыгане, украинские охранники, врачи и жертвы медицинских опытов. И среди немцев было множество разных специалистов – от бухгалтера до ответственного за газовые камеры. Он тут же прислал мне письмо с просьбой дать описание каждой из групп – обрисовать их деятельность, распорядок дня, внешний вид и, насколько это возможно, психологию.

Я был впечатлен дотошностью компьютерщика и его стремлением добиться идеального результата. «Вот так эти люди и делают состояния», – подумал я и порадовался, что участвую в проекте. Разработчик послал мне уже готовые модели персонажей, правда, у них не было лиц. Парень объяснил, что лица будут добавлены позже, и для этой цели возьмут подлинные фотографии нацистов и евреев.

Во сне, который я записал сразу, едва проснувшись в полутьме раннего польского утра, я вышел из ювелирного магазина на пасмурную улицу – вроде бы я искал подарок для Руфи, чтобы загладить вину за свое долгое отсутствие. Ко мне подошел еврей в шляпе и с бородой и учтиво пригласил присоединиться к миньяну[7]. Обычно я в таких случаях отказываюсь, но на сей раз согласился.

– Где? – спросил я, и он указал на соседнюю дверь. – Разве там есть синагога? – удивился я. Я-то считал, что знаю все синагоги в этом городе.

– Помещеньице маленькое, – ответил он. – Мы приняли его от предыдущих владельцев недавно. Отремонтировали. Это синагога портных, сапожников, простых людей.

Он ввел меня в небольшую комнату с низким потолком – вдоль стен стояли в один ряд скамейки, как в раздевалке спортивного зала, под ними лежали ботинки и носки. Там было несколько мужчин – они как раз-таки переодевались – и одна женщина в лифчике с ребенком на руках. Когда я вошел, она отгородила его от меня.

– А она-то что здесь делает? – спросил я, шаря по комнате глазами в поисках синагогального ковчега и молитвенников. – Кстати, у меня нет кипы, – сказал я своему спутнику, и он ответил:

– Неважно, у нас тут не так уж строго, давайте обратимся к востоку и начнем.

Затем он возвысил голос и произнес: «Благословен Господи». Один человек или двое отозвались едва различимым бормотанием.

Это его не удовлетворило, и жестом он велел мне отвечать.

– Благословен Господь Благословенный во веки веков, – произнес я.