Монстр (СИ)

— Что ж, лучше бы твоей теории оказаться правдой, — в конце концов мрачно ответил Антуан. — Потому что если он сделан из хамелеона, то у нас нет прототипа, чья кровь или костный мозг сможет подавить его. Я согласен с тем, что мы не можем его просто ликвидировать. И не можем передать правопорядку. Но и отпустить его прежде, чем мы убедимся в том, что он не опасен, я не могу. Надо продолжать исследования.      

Я облегченно выдохнула, откинувшись на спинку стула. Маркусу это едва ли понравится, но по крайней мере теперь у него появлялся шанс. И что-то внутри меня считало это правильным.

Или как минимум меньшим из зол.

Глава 13

В тот день я опять вернулась домой поздно. Сил на то, чтобы поорать и напиться к тому моменту не осталось. Я смогла только немного пореветь в подушку, но потом пришлось все-таки встать и пойти готовить себе ужин. Несмотря на все волнения последних двух дней, есть хотелось нестерпимо. Спать тоже, поэтому перед сном пореветь еще немного не удалось: я уснула, едва моя голова коснулась подушки.

Утром шел дождь, и я не могла понять, от чего голова болит больше: от перемены погоды, от непрошедшей усталости или от так и не выплеснувшихся толком эмоций. С этого дождя и головной боли и началась неделя моего личного ада.

Мне приходилось встречаться с Линой каждый день. Сразу стало понятно, что после общения со мной она успокаивается и у нее лучше получается контролировать себя. В противном случае она начинала кидаться на охрану и громить палату. Объясняла потом, что это сильнее нее и она не может удержаться.

— Как помутнение находит, — виновато бормотала она. — В лучшем случае я словно наблюдаю за этим со стороны. В худшем — вообще отключаюсь и даже не помню ничего.

Тесты на логическое мышление, которые мы с ней проходили параллельно, тоже подтверждали, что ее интеллект сдает позиции. Но память пока оставалась нетронутой: она продолжала поражать меня воспоминаниями, которые у меня самой или совсем стерлись, или очень сильно потускнели.

Мы исследовали и документировали все заново, потому что записи Рантор как сквозь землю провалились. Никто не мог найти никаких следов. У меня лично создалось впечатление, что эти документы просто-напросто изъяли. И сделало это наше же руководство. По собственной инициативе или по инициативе властей. Мы ведь лишь подозревали, что у Рантор в Корпусе остался сообщник. Но что если это был не сообщник, а могущественный покровитель? Что если Рантор начинала свои исследования не как подпольный проект для «левого» заработка, а по прямому приказу? Корпус проводил много спорных исследований и экспериментов как в области науки, так и в области магии. И, конечно, на их пересечении.

Стоило мне один раз озвучить эту догадку, Берт так выразительно посмотрел на меня, что я решила больше не произносить ничего подобного вслух. И даже не думать об этом, хотя второе у меня не получалось. Но я очень старалась сосредоточиться на работе, которая требовала много душевных сил и времени.

Общаться с Линой было непросто. Нет, меня больше не пугало то, кто она. И я не испытывала к ней ни ненависти, ни ревности. Умом я понимала, что в сложившейся ситуации она виновата в последнюю очередь, что она жертва обстоятельств и ее можно только пожалеть.

Это преследует меня всю жизнь: я слишком быстро осмысливаю ситуацию, подавляя эмоциональную реакцию. Я легко смотрю на все с разных точек зрения, ставлю себя на место других. Препарирую факты, разбираю детали и собираю их в общее заново. Это делает меня хорошим аналитиком, но, боже, как же это мешает жить!

Я хотела бы просто возненавидеть Лину. Убедить себя в том, что ее существование противоестественно, что она угроза, что она монстр. И потом поступить так, как у нас было принято поступать с потенциальными угрозами: избавиться. Но я не могла этого сделать. Против этого восставали и логика, и этика. И даже мои чувства. Мои чувства к Маркусу, которые требовали спасти жизнь его копии, найти в химере то, что осталось от человека, которого я любила, и сохранить это.

Мозг против воли искал наиболее правильный вариант развития ситуации и заставлял стремиться к нему, пусть даже этот вариант делал меня абсолютно несчастной. Ведь он предполагал, что Лина и Маркус должны быть максимально «очеловечены», обрести свободу и остаться вместе, растить общего ребенка, а я — смотреть на них со стороны до конца моих дней, зная, что вот так могло бы быть у меня с настоящим Маркусом. Если бы он был жив. Говорят, что знать наверняка, как все сложилось бы, — это самое страшное проклятие. Пожалуй, я с этим согласна.