У меня нет ответа на этот вопрос. Не потому что я не пытался его найти, не потому что не сделал никаких выводов, а потому что я не хочу этот ответ знать. Не хочу думать, что, возможно, пять лет в тюрьме – самый лучший исход для меня, и сложись обстоятельства иначе, будь я менее удачлив или более слаб, в архиве появилось очередное нераскрытое убийство.
– Я знаю, что ты не способна на что-то подобное, – говорю я. – Но и я не способен быть мужем и отцом. Могу предложить только соседа… который больше не отжимает у тебя жизненное пространство и довольно хорош в постели. Я хочу, чтобы вы переехали ко мне, Даш. Но не хочу врать и притворяться.
Она переползает на мою сторону матраса и садится рядом, положив голову мне на плечо. От нее пахнет моим парфюмом, смешавшимся с ее кремом для рук – с запахом жасмина. Странный, но приятный запах.
– Давай не будем ни о чем говорить и договариваться. И будем делать то, что нам захочется. А если однажды нам захочется разного – мы всегда можем удалить друг друга из контактов.
Я беру ее руку, переплетая пальцы.
– Что бы ни случилось и как бы ни разошлись наши с тобой дороги, я не брошу вас, как родители.
– Я знаю.
Это удивительное ощущение: девчонка, что сидит рядом, знакома со мной несколько месяцев. Она младше, она понятия не имеет ничего об отношениях и мужчинах, она не доверяет никому, кроме себя, она не представляет, на что подписывается, оставаясь со мной. Но она уверена во мне в тысячу раз больше, чем я сам.
Если бы я верил в Санту, я бы попросил у него день, когда я смогу дать ей и ее брату семью.
Эпилог. Даша
Детский хор школы номер семнадцать старательно выводит ностальгическую песню. Мне немного стыдно, что я мечтаю, как бы все скорее закончилось. Но солнце нещадно печет, на площадке перед школой нет ни единого клочка тени. А еще жутко ноют ноги в новых туфлях. Когда я их покупала, высоченные каблуки казались красивыми. А сейчас кажутся пыточным изделием.
Но я все равно улыбаюсь и хлопаю в нужный момент. Несмотря на отвратительное, просто ужасное настроение.
Я собираюсь уйти от Вадима.
До сих пор не могу в это поверить. Мы прожили пять нереальных месяцев втроем. А если считать пса Басю, то вчетвером. Мы сдали квартиру, Вадим купил небольшой дом, и я настояла, чтобы деньги с аренды шли на погашение ипотеки. Он ведь и так платил за мою студию, хотя она давно окупала себя более чем полностью. Мы забыли, что такое экономия, могли сорваться вечером в ресторан или улететь на выходные погулять в Питер, планировали отпуск на море, и все было хорошо.
Со стороны так точно. Но я решила, и вечером мне предстоит серьезный разговор. Знала ли я, что так будет? Что однажды наши пути разойдутся, что это странное сожительство станет напрягать. Что однажды я проснусь и пойму, что больше не хочу вечером приходить в его комнату, чтобы утром уйти к себе. Что как-то придется объяснить Ване, почему мы снова переезжаем и почему не можем жить с Вадиком дальше.
Знала. Но выбрала мимолетное счастье. Хочется верить, что счастье, а не материальный комфорт.
Хочется забиться в темную тихую норку и все обдумать, но я не могу. Ваня честно выиграл свое право давать последний звонок для выпускников. Хотя, как по мне, писать о том, что раньше его считали аутистом, а сестра добилась доказала всем, что это не так, было необязательно. С другой стороны это хотя бы вдохновляющая трогательная история. А если бы он написал, что однажды в квартиру вломился отсидевший мужик, и в итоге мы к нему переехали?
– Я что-то пропустил?
Подскакиваю, когда у самого уха раздается голос Вадима. И сердце уходит куда-то в пятки, но вовсе не от его близости, как бывает обычно. А потому что мне страшно от того, что я собираюсь сделать. И за него страшно, и за себя, и за Ваньку. И даже за Басю, который обожает спать у меня в ногах.
– Вадим? Что ты здесь делаешь? Я думала, ты на работе!
– Иван позвал. Не мог же я пропустить последний звонок? Он уже выходил?
– Нет еще. Сейчас хор, потом депутат, потом речь директора, потом последний звонок и вальс. А потом мы свободны. И я не уверена, что не упаду с этих каблуков раньше!
– Так сними, – флегматично пожимает плечами Исаев. – Асфальт теплый.
– Вот сам бы и снял.
– Ты какая-то злобная, ромашка. Ничего не хочешь мне сказать?
За пять месяцев я его хорошо изучила. И знаю, когда Вадим всерьез беспокоится, а когда… издевается. Сердце снова пропускает удар.
Он знает.
– О чем ты? – как можно равнодушнее пытаюсь спросить я.
Вадим делает вид, что ужасно увлечен длинной заунывной речью депутата. Лишь когда тот на секунду прерывается, чтобы набрать в легкие воздуха, Исаев говорит:
– Ну например о том, что ты собрала сумку.
– Ты шарился в моем шкафу?!