Читаем Монстры полностью

Восемьдесят седьмая азбука

(бренных и бренности)

1997

Предуведомление

Поразительное дело, 31 позиция данной азбуки в своем нарастании и развертывании, как ни старается, как нимало мы ни стараемся, ничего не добавляет к существу понятия бренности, кроме чисто механического нарастания ее, что, в результате, как ни странно, дает обратный эффект – т. е. некое ее развеществление. Постойте, постойте! А почему обратный? Именно прямой! Именно этого подсознательно мы и добивались, якобы пытаясь на развернутом пространстве добиться ясности и собранности этой бренности в большое, ее разъясняющее и оправдывающее понятие-представление. В общем, все случилось так, как внутренне и хотелось.

Анна, видишь вот бренный

Борис, видишь, вот бренный-бренный

Владимир, видишь, вот бренный-бренный-бренный

Григорий, видишь, вот бренностью своей бренный-бренный-бренный

Дарья, видишь, вот бренной бренностью своей бренный-бренный-бренный

Если уж он есть бренный

Жанна, видишь, вот бренный-бренный бренностью своей бренной-бренной-бренной

Зинаида, не оглядывайся, он среди бренных бренный-бренный бренностью своей бренной-бренной-бренной

И, конечно, конечно, бренный

Конечно, конечно-конечно-конечно бренный

Лиза, смотри, он среди бренных-бренных бренной-бренной бренностью своей бренный-бренный-бренный

Марина, я же говорил, он же среди бренных-бренных бренностью их сам бренный-бренный бренностью своей бренной-бренной-бренной

Но и он же просто есть бренный

О-о-о! он среди общей бренности и бренных-бренных бренностью их бренной-бренной бренный бренностью своей бренный-бренный-бренный

Полина, поверь, не стоит смотреть в юности твоей небренной среди общей бренности и бренных-бренных бренности их бренных бренностью своей бренной-бренной-бренной

Рахиль, кто познал бренность, скажи мне, в небренной юности среди общей бренности и бренных-бренных бренностью их бренной-бренной бренностью своей бренной-бренной-бренной

Стань, стань, стань сам бренным!

Таким бренным-бренным-бренным!

Уххх, каким бренным-бренным-бренным

Ф в бренности своей бренный-бренный-бренный

Х в бренной-бренной бренности своей бренный-бренный-бренный

Ц среди бренных-бренных бренности их бренной-бренной бренностью своей бренный-бренный-бренный

Ч среди всеобщей бренности и бренной-бренной бренности их бренный-бренный бренностью своей бренной-бренной-бренной

Ш среди всеобщей бренности бренной-бренной бренностью своей бренный бренный-бренный

Щ среди всеобщей бренности бренностью своей бренный-бренный-бренный

Ы среди всеобщей бренности бренный-бренный-бренный

Э среди всеобщей бренности бренный-бренный

Ю бренный-бренный

Я брееееееенннннныыыыый!

Сотая азбука

(про Господина Бога)

1999

Предуведомление

Удивительно, но в то же время и вполне понятно, что в своих Азбуках я еще не касался основной фундирующей их силы, сущности и содержания – Бога. Весьма симптоматично, что когда я решился на это, подступила и значимая символичная цифра-номер Азбуки – 100. Естественно, что единственный способ Его представить, как и во всех Его вербально-формульных презентациях в пределах человеческой культуры, является некая заклинательная манера, способ, тип переживания этого события. Есть, конечно, и развернутые медитативные и рефлективные способы овладения Его сущностью, но сама формульность, формальность Азбуки не способствует (не очень способствует) рефлективности и повествовательности.

А вот Бог господином входит в дом

Бог входит господином в дом

Входит господином в дом

Господином в дом

Дом

Ежели господином входит в дом

Жели господином входит в дом

Значит Бог входит в дом

И нечего больше объяснять

Как неземное лицо скажем решетчатой тончайшей фатой укрытое окутанное мимо проносят

Лицо неземное скажем решетчатой тончайшей фатой укрытое окутанное мимо проносят

Мимо скажем неземное решетчатой тончайшей фатой укрытое укутанное проносят

Неземное скажем решетчатой тончайшей фатой укрытое укутанное проносят

Окутанное скажем решетчатой тончайшей фатой укрытое проносят

Проносят скажем решетчатой тончайшей фатой укрытое

Решетчатой скажем тончайшей фатой укрытое

Скажем тончайшей фатой укрытое

Тончайшей фатой укрытое

Укрытое фатой

Фатой

И больше снова ни слова до самого Я – Х… Ц… Ч… Ш… Щ… Ы… Э… Ю…

я

Азбука о жизни Бога

2001

Абвгдежзиклмнопрстуфхцчшцыэюяяяяя

Абвгдежзиклмнопрстуфхцчшцыэюяяяяя

Абвгдежзиклмнопрстуфхцчшцыэюяяяяя

Абвгдежзиклмнопрстуфхцчшцыэюяяяяя

Бог жил на земле

И это была жизнь, жизнь, жизнь!

И это была жизнь Бога! Бога! Бога!

Но и человека, человека, человека!

Бамммм! Баммммм! Баммммм!

И еще раз Бамммм! Бамммм! Бамммм!

И еще раз:

Баммммм! Бамммм! Бамммм!

И еще раз:

Баммммм! Баммммм! Бамммм!

Дааааааа…

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия