Монстры

Собеседники восседали в огромных креслах. Хозяйское сиденье было жестким, высоким, тронного вида, с причудливой резьбой спинки. Гость почти утопал в своем мягком. Стол стоял чуть развернут к окнам, так что визитер находился против света и был определяем по широкому контуру тела и большой круглой голове с затемненным лицом. Хозяин же, весь спокойно и ровно залитый почти лунным серебром, казался прямо-таки ирреальным. Он опять передернул лицом и высунул язык. Гостю показалось, что ермолка на его голове от резких импульсивных движений готова улететь в дальний неосвещаемый угол. Но нет. Она твердо и недвижно воцарилась на маленьком черепе хозяина. Тот неким незавершенным жестом левой руки, не доводя ее до самой ермолки, все время не то проверял, не то поправлял, словно не доверял ей. Затем рука спокойно касалась раскиданных по плечам волос и возвращалась в изначальное положение. Неужто хозяин насмехался над гостем? Хотя, к чему бы это? По какой такой, собственно, причине или надобности?

– Так вы говорите, что это вас занимает уже достаточное время.

– Я ни за что бы не решился потревожить вас, – гость снова покосился на сфинкса. Морда у него была сглажена и приобрела вполне мягкие черты лица славянских женщин. – Но, просматривая последние публикации, в ваших работах в нескольких местах, – гость осекся. Опять хозяина всего сильно передернуло. Прямо подбросило. Опираясь руками на поручни кресла, он подпрыгнул вверх своим ладненьким детским невесомым и шаловливым тельцем, словно пытаясь выскочить из паутинной оболочки, плотно облегавшей его неким зловещим коконом и неприятно скользившей по худым щекам. Острое личико с бородкой задралось вверх. Рухнув обратно в кресло, профессор будто даже с удовлетворением отметил про себя некое смятение, мелькнувшее в глазах неподготовленного гостя. Опять легонько коснулся своей ермолки.

– Вы совершенно правы, – его рука спокойно легла на стол. Лукаво поднял вверх глаза и игриво отметил: – На месте. Да-да. Действительно, года два назад в трех разного объема и содержания публикациях я касался этого вопроса. Надо заметить, вы внимательный читатель. На редкость наблюдательный. – Хозяин чуть наклонился, словно хотел коснуться руки гостя. Но передумал и снова откинулся на высокую сложнопрофилированную спинку темного кресла. – Почти никто не заметил. Хотя многим бы следовало и по положению в нашем научном, так сказать, гуманитарном сообществе и соответственно их претензиям. И немалым. – Ирония хозяина приобрела достаточную степень язвительности. – Хотя, на тот момент я был полон эгалитарных идей. Социалистических. Статьи-то ведь не недавние. – Он быстро и вопросительно глянул на гостя, сделал легкий жест маленькой кистью левой руки и опять изобразил на сухом, даже несколько пересушенном лице зловещую гримасу. Гость не среагировал.

Странный гротесково-страшноватый тик, поразивший известного петербургского философа, как говорили, да и сам он глухо намекал на то, был дан ему в компенсацию некоего отказа. Естественно, отказа метафизического. Говорят, в юности он был кем-то посещаем. Но кого, спросим мы, не посещали в те времена астрального бесчинства и беспокойства, оккультной несдержанности. И кого не посещали они сами? Профессор наведывался в разные экзотические, весьма удаленные географически и, по тогдашним транспортным обстоятельствам, не так уж легко и достижимые места. В каком-то ежемесячнике, помнится, была опубликована фотография молодого еще профессора в странном облачении и с огромным венком больших белых цветов вокруг шеи на фоне мало ведомых тогда в Европе буддийских сооружений. Общая обаятельная серость, разлитая по изображению, помимо естественного качества тогдашних фотографических средств, отражала тамошнюю перенасыщенность влагой всего окружения с несколько размытыми очертаниями предметов. Что-то ярко выраженного южно-экзотического колорита. Сказано было, что это Сиам. Какой-то удаленный и почти необитаемый остров, населяемый некими почти неземными существами. Ну, это можно принять на веру. В том же Сиаме, но уже в Бангкоке, на ступенях Золотого Храма Вечности, между многочисленных ослепительно белых ступ он провел одну из своих самых незапамятных ночей. На него снизошло нечто, о чем он всегда поминал глухими намеками.

– Ах это? – он тянул букву э – эээто.