Читаем Монстры полностью

Я привыкнуть не мог. Я по-прежнему без всякого видимого эффекта колотил в их дверь. Ласковый муж, видимо, как те приближенные и благодарные ученики богатырей, был привычен, не ощущая никакого дискомфорта. Всякий раз поутру я наблюдал его бодрым и свежим, покидающим пределы своего невероятного рокочущего семейного гнезда для продолжения вполне обычной жизни и исполнения нехитрых профессиональных и социальных функций. Он был адепт. Посвященный и приближенный. Весьма даже близко приближенный. Со мной все было иначе, хотя я вовсе не походил, да и не хотел походить на врага. Да и какой я враг?! Но и на роль посвященного в своей бесполезной и беспомощной ярости не годился.

По всей вероятности, в отличие от древних и умудренных, умевших регулировать и управлять подобного рода энергиями, моя соседка, как всякий наивный природный феномен, не знала, не умела, да и не хотела учиться развивать свой дар и управлять им. Была ленива и нелюбопытна. Она просто расходовала его, не понимая ни всей исключительной ценности, ни губительности его неуправляемого исхода. Я съехал. Впоследствии до меня дошли слухи, что она неожиданно стала тончать, худеть. В результате буквально за какие-то если не дни, то недели сошла на нет. Это и было, на мой взгляд, губительным действием случайно и не по заслугам доставшейся ей неуправляемой силы, ее же саму и погубившей. А может, я не прав. Мало ли сейчас на белом свете хворей и недугов, могущих буквально за месяц свести абсолютно здорового человека в могилу. Мир тебе и с тобой, милая Панночка! Я помню тебя. А теперь вот благодаря сим строчкам небольшое количество из числа необъятного человечества тоже узнает про тебя. И, может, какой будущий ученый-академик по этим крохам в своих серьезных кропотливых исследованиях восстановит твой исчезнувший бесподобный телесно-магический феномен. Мир тебе!

Существуют и прочие отголоски древнего умения. Не столь, правда, гротесковые и невразумительные. Они вполне осмысленны. Вполне приспособлены к бытовой и практической пользе нашего меркантильного времени. Но уже полностью лишены тех древних смыслов и соответственно результатов. В выродившемся виде мы можем обнаружить их, например, в японской школе борьбы сумо. Многие, уже исполненные сугубо внешнего содержания и превратившиеся в пустой бессмысленный ритуал, детали подготовки и проведения соревнований берут начало в исконно русской сакральной традиции богатырей воинского храпа. Стремление к огромному весу, превратившееся в простое преклонение перед грубой физической силой, имеет корни в поминаемом непомерном размере и весе древнерусских воинов. Но в их случае размер был продиктован высшими и тончайшими соображениями и многовековой практикой улавливания колебаний Вселенной. Только этим и оправдывался конкретный, строго, вплоть до граммов, регулируемый особым питанием и физическими упражнениями, точный вес богатырей. Тем более что генетические свойства всякой нации и народа, да и просто отдельных личностей, отражающиеся в плотности, удельном весе плоти, диктуют, видимо, и совсем разные реально-физические параметры тел и методики похода к оперированию ими.

– У тебя дикое татарское мясо, – повторяла сестра Рената.

– Какое «дикое»? – отмахивался тот.

– Дикое и плотное. Твой кубический сантиметр равен многим русским кубометрам! – она суживала глаза, и вид ее становился пугающ.

– А твой? – пытался отшутиться Ренат.

– Неважно. Меня нет. Твой килограмм многого стоит, – и прикрывала глаза, чуть задрав подбородок к потолку.

И съезжала в свой уютный Будапешт к прагматику мужу-венгру. Там преспокойно вела домашнее хозяйство, воспитывала дочку, преподавала в университете безразличные ко всему подобному науки, вовсе не связанные с ее неординарным знанием. Изредка навещала Москву и Рената, с удовлетворением следя его трансформацию в неложном направлении. Она уже больше не приставала с назиданиями и уроками. Просто сидела. Смотрела. Суживала глаза и как бы пропадала на время.

– Ладно, – отнекивался Ренат, сам постепенно, с течением времени понимая справедливость ее утверждений. То есть ему при его малом объеме удавалось попадать в резонанс с определенным диапазоном волн, требовавших неимоверной массы в случае другой плотности живой плоти.

Много еще есть всякого, чего мы здесь не упомянули.

Ж-2

Некий отрывок, занимающий немалое пространство повествования

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия