Читаем Монстры полностью

Последнее время, давно уже покинув Литинститут, так и не защитившись (хотя для того нужны-то были всего незначительные завершающие усилия и совсем немного, с полгода, времени), Ренат плотно погрузился в «наученность», как, надсмехаясь над ним, именовали его новое пристрастие прежние друзья. Совмещать оба занятия можно было только в период лаборантства и первых курсов биологического факультета с их резаньем лягушек и распинанием щерившихся в неживой улыбке все еще живых кошек, напичканных красивыми блестящими электродами и опутанных множеством игривых цветных глянцевых проводков. То есть всего того, что ныне стало сугубым предметом ярости и самоотверженной спасительной борьбы зеленых, экологистов и защитников животных по всему земному шару. И мы, и мы на их стороне. И в наших домах бывали разнообразно любимые и обожаемые существа всевозможных видов и пород – нежные и ранимые кошки, умные собаки, трогательные сурки, морские свинки. Беленькие мышки и голо-длиннохвостые крыски. Лягушки. Ежики. Барсучки. Волосы дыбом встают при одной только мысли о возможности сотворения подобного с нашими любимцами. Нет и нет! Мы решительно против всевозможных издевательств над беззащитными существами во имя даже вроде бы гуманных целей. А кто их знает, эти гуманные цели? Может быть, вся сумма всех негуманных методов встанет перед лицом безумного человечества в самом его конце, несопоставимая по результатам и произведенным последствиям с мизерностью тех самых гуманных целей и их достижений.

– Мне в лабораторию надо, – ухватившись за расстегнутый рукав джинсовой куртки Андрея, Ренат попытался сдвинуть его с места. Тот сидел твердо и упорно. Даже как-то злобно, широко расставив большие крепкие ноги в сильно поношенных, бывших светлых кроссовках. Он был упрям и необорим.

Высокая и просторная пивная, где они располагались, производила впечатление некоего тоскливого вокзального помещения, с его неукрепленностью в приятной и успокаивающей рутине обыденной жизни. Какое-то беспокойство понуждало постоянно вскидывать голову, отыскивая кого-то или что-то вдали. Впрочем, вполне неуловимое и необязательное. Вроде бы надо было срываться с места, хватать многочисленные рассыпающиеся и вываливающиеся из рук вещи и спешить на какой-то отходящий неведомо куда неведомый же поезд. В общем, покоя не было.

– Отстань. – Андрей выдернул рукав из не очень настойчивых рук Рената. – А ведь Александр Константинович до того, как ты появился, со мной вот так же, – и резко придвинулся к Ренату. Лицо того не выражало никакой реакции. Никакого особенного понимания или удивления. – Со мной. Не знал? Знал, знал. Но разо-ча-ро-вал-ся, – выразительно произнес Андрей, вскинув при том вверх правую руку. Рукав джинсовой куртки сполз вниз, и Ренат заметил на ней мелкие шрамы-насечки. Андрей быстро опустил руку. Натянул рукав. Снова нагнул голову и уставился в свой наполовину выпитый или, вернее, недопитый стакан. – Да, разочаровался.

Впервые Ренат повстречал Александра Константиновича на одном странном мероприятии. Хотя, почему странном? По тем временам, вполне даже обычном и рутинном. Группа студентов во главе с преподавателем поехала в некий отдаленный провинциальный городок для смычки с простым трудовым народом. С коллективом трудящихся небольшого предприятия, выпускавшего, как помнится, цементные плиты. Лица рабочих, как и все ближайшее окружение завода, были покрыты мелкой сероватой пылью, придававшей окрестностям вид пепельной потусторонности.

Рената определили в группу в качестве представителя первокурсников, только что поступивших и еще не ведающих всех искусов и трагических необходимостей избранного ими высокого служения. Не подозревающих еще, что значит, когда строчки могут нахлынуть горлом и убить. Такое случается. Все любили повторять эти крылатые убедительные слова, стараясь подтвердить их на своем трагическом творческом и жизненном опыте. Иногда буквально не строчками, а каким-либо подсобным режущим инструментом. Резались. Топились. Вешались на связке серых застиранных общежитских простыней. Были удавливаемы прочными колготками случайных любовниц. Захлебывались в блевотине. Выбрасывались из окон и сваливались с балконов. Что поделаешь – такая профессия.

Кстати, вышеприведенные «нахлынут горлом и убьют» задолго до описываемых событий со странной прохладной интонацией и легким смешком любили цитировать Ренату сестры.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия