Монстры

Он вспомнил, как однажды стремительный порыв ветра прямо на его глазах подхватил соседскую козу Машку, от ужаса выкликавшую какие-то странные заклинательные звуки, и стремительно понес вдоль легко и плавно извивающейся Долины Грез прямо к отхлынувшей вплоть до другого берега воде полноводной Оки. Козу несло легко. Даже празднично. Она, покачиваясь, плыла, изящно, по-балетному загодя огибая встречавшиеся на пути препятствия и выступы. Вернее, некий пластичный поток ею огибал эти препятствия. Коза поглядывала по сторонам. Изредка она вскидывала голову, суживала зеленые глаза и пристально взглядывала назад, в самое начало Долины, где нетронутый и нешелохнувшийся следил ее маленький Ренат. А может, это все Ренату рассказала Марфа. Да, скорее всего. Вечером перед сном с широко раскрытыми глазами он слушал эту непонятную сказку. Марфа твердила ее глухим, не поддающимся никаким интонациям голосом. Маленький Ренат отодвигался, отодвигался от нее и упирался голенькой спинкой в холодную дощатую стену их тогдашнего неказистого сельского жилища. Марфа сидела прямая, застывшая, даже и не пытаясь приблизиться к нему, отодвинувшемуся от нее на безопасное расстояние, прижатому остренькими болезненными детскими лопатками к влажноватой и колющейся стене.

Коза выкрикивала что-то гортанное. Воронье. Или древнеассирийское. Понять было невозможно из-за неистового древесного шума в неведомо откуда поднявшемся воздушном водовороте. Она же, оборачиваясь, уже и вовсе неестественно вывернув бородатую голову, взглядывала куда-то дальше, за его спину, высматривая там что-то иное.

Ренатка не оборачивался, не замечая никого и ничего, кроме парящей козы. Поток донес ее до небольшого песчаного пространства, мощным воздушным дуновением высушенного посередине русла реки, и поставил прямо на фоне вставшей почти вертикально у дальнего берега водяной стены. На самой ее вершине воздвигся знакомый всем местным старый монастырь, правда, отделенный от места нынешнего происшествия километрами двадцатью-двадцатью пятью. Он виднелся как маленький такой аккуратненько выпиленный настойчивым лобзиком макетик, просматриваемый до мельчайшей детальки. Его окружала светлая аура. Передние ворота отворились, и в глубине обнаружилась ярко светящаяся почти ацетиленовым светом фигура прямо по центру внутреннего пространства. Видневшиеся за ней остальные светились отраженным или индуцированным светом. В миниатюрном пространстве монастыря прямо над разбитым куполом центрального помещения стремительно проносились миниатюрные же облака, несомые, правда, далеко не шуточными порывами ветра, вполне сравнимого с тем, что сейчас обдувал Рената, низко склоняя слабые древесные верхушки. Облака принимали трогательные образы игрушечных, почти оловянных фигурок воинов и лошадей. Потом все рассеивалось и серой спутанной массой уносилось в одном направлении, гонимое единым стремительным потоком.

Видение постояло секунд двадцать и так же внезапно погасло. Монастырь исчез. Осталась только водяная стена и коза на ее темном, почти иссиня-черном фоне. На какое-то время все застыло. Теперь вид козы был не грозен, а ласков. Она пристально глядела в сторону Рената сияющими ослепительно синими глазами. Ренат от полнейшего непонимания всего происходящего даже помахал ей рукой, как отплывающему катеру. Коза понимающе склонила голову, направив на Рената небольшие изящные рожки. Следом стена воды рухнула, и отброшенная ею коза сразу оказалась рядом с Ренатом. Цельная и невредимая. Обычная соседская коза Машка. Она слабо и испуганно помекивала под ласковыми несильными поглаживаниями детской ладошки. Потом сказывали, что она сгорела в Долине Грез. Но это гораздо-гораздо позже. Да и совсем не она, а другая. Марфина коза Зинка. Правда, многие упорно именовали ее почему-то Машкой. Но сгорела она, испарилась чисто и немучительно, произнося какие-то важные и поучительные слова. Так перед сном рассказывала Ренатке Марфа. Она уходила. Ренатка с головой скрывался под одеялом и, поджав колени прямо к подбородку, сосредотачивался в один неимоверно плотный и непроминаемый телесный слиток. Не подверженный проникновению никакой внешней силы. Так и лежал, не шевелясь.

Ренат взглядывал на часы. Николай все не шел.

У

Почти в самой середине какого-нибудь повествования

– Отстань! Отстань! – бормотал небритый Андрей, прикасаясь вялым кулаком к грязному пластиковому столу просторной и шумной закусочной. Ренат тоже был пьян. Вернее, пьяноват. Но не настолько, чтобы ввязываться в эти мутные, бессмысленные, мучительные, неразрешимые, бесконечные, запредельные, опасно алкогольные, столь нам всем известные и давно набившие оскомину разговоры.

– Пойдем? – спросил он досадливо.

– Пойдем, пойдем, – неопределенно, даже несколько угрожающе отвечал Андрей.