Монстры

Небольшой, ладный, симпатичный собеседник продолжал хранить молчание, сидя в поскрипывающем, казалось даже, разваливающемся под его незначительным весом, низеньком кресле. По-видимому, сиживал он в нем не впервые, поскольку не выказывал никаких признаков беспокойства по поводу видимого его катастрофичного состояния.

За чернеющим на фоне дальнего освещенного окна силуэтом Рената гость наблюдал костлявого старика. Разглядеть в подробностях было трудно. В отличие от тяжелого и неподвижного Рената, находившегося к тому же рядом, старик вдали все время ерзал, мельтешил, кривлялся, жестикулировал, вскидывал и опускал длинные тощие руки. Все это происходило на достаточном удалении.

Собеседник оторвался от окна. Он молчал, медленно поворачивая перед глазами небольшую чайную чашку. Поставил ее. Следом, не отрывая от стола, зачем-то принялся медленно поворачивать огромный закопченный заварочный чайник не ручкой, а именно носиком к себе. Оставил чайник и снова взялся за чашку. Повернул невыщербленной стороной, аккуратно приподнял, поднес ко рту и осторожно отпил. Старик в окне вроде бы, как это могло показаться, стал стремительно вращаться вдоль своей вертикальной оси. Наподобие фигуриста. Собеседник Рената словно чувствовал неуверенность в своих телесных движениях. Чашка в руке его заметно заколебалась. И вовсе упала на пол, к счастью, застеленный старым и вытоптанным ковром. Он, не смущаясь, поднял ее и снова стал вертеть перед глазами. Неуверенность собеседника Ренат принял на счет убедительности своего говорения. Да, в высшем смысле, оно так и было.

– Помнишь, мы с тобой разговаривали про Васька? – продолжал Ренат. – То же самое и у Пушкина, – знакомое имя отвлекло собеседника от окна. Он наконец поймал некую двойную точку зрения, чтобы удерживать одновременно в фокусе и Рената, и старика. – Там тоже вымарано. Заранее был уверен, что вымарано. Я справлялся в архивах. Даже в рукописи вымарано!

Как раз на этот момент пришлась выброшенная в сторону окна рука старика с вытянутым указательным пальцем, почти упирающимся в спину Рената. Ренат углядел в глазах собеседника известный феномен «глядения сквозь тебя». Быстро оглянулся и, навалившись тяжелым телом на проминаемую спинку длинной подержанной тахты, расположенной вдоль окна, почти уткнулся лицом в стекло. В соседнем доме все окна были потушены. Только в одном, как раз напротив них, в тесном помещении на длинном проводе свисала маломощная голая лампочка, ничего особенно не освещая. То есть он ничего там не углядел. Повернулся к собеседнику и испытующе посмотрел на него. Тот, в свою очередь, с заинтересованным ожиданием всматривался в лицо Рената. Ренат отнес это на счет интриги своего повествования.

– Я сейчас, – вышел из комнаты. Был слышен шум спускаемой воды в туалете. Затем какие-то позвякивания в тесной кухоньке, вмещавшей в себя зараз всего одного человека, помимо черной двухкомфорочной газовой плиты, небольшого кухонного стола и испорченного холодильника, дверка которого прижималась широким черным резиновым жгутом, опоясывающим весь холодильник и всякий раз стаскиваемым с превеликим трудом при необходимости достать оттуда малейшую вещь. Посему многие продукты были просто свалены на кухонном столике, производя впечатление неимоверного беспорядка. Ренат вернулся с новым горячим чайником и с книгой в руке.

– Посмотри, – неуклюже поставил тяжелый чайник на стол. – Обычный томик Пушкина. Евгений Онегин.

Старик за его спиной снова стал проявлять признаки жизни. Распахнул окно. В хлынувшем ему в лицо холодном зимнем воздухе была видна тоненькая встречная струйка пара его дыхания. Она пронзила жесткий морозный воздух, почти достигнув окон Ренатовой квартиры. Собеседник Рената чуть приподнялся вперед навстречу, попутно заглядывая в протягиваемую ему Ренатом книгу.

– Обычное издание, – Ренат листал страницы. – Каких видимо-невидимо во всех домах и библиотеках.

Собеседник снова откинулся на спинку. Старик по-прежнему тянул руку по направлению к нему. Она неестественно вытягивалась, пересекая довольно-таки значительное для простого человеческого организма расстояние в 30–40 метров, почти утыкаясь в окно квартиры, где замершие, глядя в лицо друг другу, сидели наши собеседники. Старик неожиданно оказался обряженным в некое ярко-красное хламидоподобное одеяние. Он снова начал свои волчкообразные вращения, но рука при том оставалась неподвижно вытянутой в их направлении.