Читаем Монстры полностью

В соседнем доме погас свет. Ренат встал, подошел к окну. В темном стекле он обнаружил за спиной полное отражение своей светящейся комнаты с беспорядочно-неубранной постелью на заднем плане, книжной полкой, темно-коричневым платяным шкафом, собеседником, прижатым к низенькому креслу, и самого себя – темного и трудноузнаваемого. Все это висело в полнейшей реальности. Вернее, ирреальности. Появилась женская фигура. Затем вторая. Они встали у дальней стены и смотрели на Рената, чуть улыбаясь и не приближаясь. Это было странно. Так как, будь они сзади его, ровно на линии, перпендикулярной плоскости окна, он не смог бы их видеть, загораживая широким темным контуром собственной фигуры. Но он их видел. Видел преотлично. Ни он, ни они не делали ни малейшего движения по направлению друг к другу. Ренат даже различал, чувствовал прохладу, исходившую от них.

Ренат перефокусировал зрение на заоконное пространство. Снег прямо с земли поднимался к лицу и, огибая его, проникал в комнату. Ренат почувствовал страшную слабость. Захотелось прямо здесь, не отходя от окна, опуститься на пол. Горизонтально и невесомо приподняться. Бестелесно лечь на воздух и медленно выплыть из комнаты. И плыть, плыть, плыть: Он тряхнул головой.

– Остаешься?

– Нет, нет, я поеду. Мама будет беспокоиться.

И мы скажем: пока.

Х-3Тоже какая-нибудь очень важная часть какого-нибудь повествования, могущая быть названной:ВТОРОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА РЕНАТА

Дождь, то стихая, то усиливаясь, стучал в стекла. Уже почти по всему городу включили центральное отопление. Было тепло, спокойно и приятно. Собеседник Рената в легкой распахнутой на груди рубашке, с подвернутыми рукавами, крутит в руках бутылку, рассматривая незнакомую этикетку:

– Импортное. Гадость? Нет? В общем, тоже умеют, если хотят.

– Уж извини. Что успел, то успел.

– Да я не в укор. Так, в поучение, гений ты мой, – он легко улыбнулся. – Лапонька моя трансцендентная!

– Перестань, – поморщился Ренат.

– Ну вот, – сделал мягкое округлое движение небольшой ручкой собеседник, – ругаешь вино и тебя – нехорошо! Похвалишь – еще хуже.

Дождь за окном стих. В негустом висящем влажном мареве смутно и расплываясь просвечивало окно в доме напротив. Там женщина кормила мальчика. Он был худой и мелкий. Все время задирал бледную остренькую мордочку на резкие и громкие окрики женщины. Она выглядела весьма раздраженной, резко оборачиваясь к плите, нервно переставляя там что-то. Так же резко обращалась к мальчику и почти бросала ему в лицо какие-то тарелки с неким содержимым. Он едва успевал подхватывать их тоненькими паучиными лапками. Опять забарабанил дождь, и сплошное колеблющееся полотно заволокло наружное пространство.

– Аттракции нужны. Чтобы привлечь, а потом отделить. Ну, наподобие некой налипшей шкуры. Вернее, как слизистое образование. Дать устояться, обрести телесную агрегатность. Ну, это-то я давно освоил. Сначала думал, все, загибаюсь. Прямо как без кожи. Эдакое сырое вещество.

Приятель бросил взгляд на какую-то фотографию, где ребенок стоял рядом с высоким худощавым пожилым мужчиной. Мужчина рукой изящно придерживал странный головной убор.

– Отец, что ли?

– Почти. Это из другой истории.

Дождь опять стих. В окне напротив женщина кидала на стол перед мальчиком бесконечные блины. Он судорожно ловил. Некоторые, давясь, тут же запихивал в рот. Остальные провисающие и отекающие держал в слабой левой ручке, а правой по-прежнему отчаянно хватал вновь подлетающие. Пока наконец не сплошал. Один блин улетел куда-то вниз. Мальчик было наклонился, чтобы подобрать, но женщина со всего размаха ударила его раскрытой ладонью по лицу. Удар был невероятно сильный. Мальчик, покачнувшись, с трудом удержался на стуле. Было видно, что он что-то там жалобно залепетал. Женщина ударила еще раз. Слезы брызнули из его глаз. Они виделись отсюда, как мелкий бисер рассыпавшихся по его лицу блесток. Женщина, с неслышимым отсюда грохотом бросив тяжелую сковороду на плиту, одной рукой схватила ребенка за волосы, а другой начала наносить беспрерывные удары. Собеседник Рената в некотором ужасе подался вперед. Ренат встал, повернулся, подошел к окну и, будто ничего не замечая, молча стоял там. Снова припустил сильный непроницаемый дождь.

– Кто там живет?

– Откуда мне знать? – Ренат отошел от окна, присел за столик, налил себе в стакан из бутылки некоторое количество красноватой жидкости. Приподняв бутылку на уровень глаз, проверил и налил остаток приятелю. Поставил бутылку на стол. Откинулся на спинку дивана. – Никто. Почти никто.

Двумя пальцами каждый из собеседников, совместно как-то, в унисон, осторожно подхватили с небольшой тарелочки по тонкой пластинке сероватого сыра. Прожевали. Помолчали. Ренат снова принялся за свое.

– Это трудно объяснить. Они суть фантомные или фантазмические тела. Абсолютная прозрачность. То есть многомерно и иерархично выстроенная карта-программа, снятая с телесности, явленной как сложно строенная система фантомных ощущений. Частный случай этого – всем известные фантомные боли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия