Монстры

Старик, уже вполне слышимо всхлипывая и что-то неразборчивое причитая, продолжая по-кошачьему скрестись в окно, смотрел прямо на них. Женщина, одетая в одни нелепые трусы, держала на руках неподвижного ребенка. Его ноги свисали, перевесившись через ее мясистую красную правую руку. Голова покоилась на левой исполинской неправдоподобной груди. Ручки тоже повисли плетью, легко покачиваясь в такт движения бабы. Можно было даже подумать, что она убаюкивает его, склонив к нему свое квадратное лицо и повернув его в нашу сторону. Она улыбалась. Затем вынесла ребенка за разбитое стекло кухни. Ребенок, покачиваясь, висел в воздухе. Медленно развернувшись, горизонтально поплыл ногами на нас. Ренат заметил, как побледнел гость. Подросток подплыл к окну и, несколько раз легко ударившись в стекло ногами, завис снаружи. Отплыл. Замер. Замерли и мы. Снова двинулся в направлении окна. Ренат, не оборачиваясь, интенсивно, почти яростно глядел на гостя. Тот окаменел. Затем на дальнем конце своего тела подросток приподнял голову с белым заостренным лицом, открытыми глазами и красной капелькой в углу рта. Он пристально глядел на собеседника, соревнуясь с энергией взгляда самого Рената. Лицо разрасталось, превышая размер его маленького, худенького, обмотанного проводом тельца. Глаза были широко раскрыты. Мерцали, но не мигали. Казалось, он только ждет момента какого-то согласия или малейшей слабости, чтобы вплыть внутрь комнаты. Глаза Рената тоже не мигая уставились на собеседника. Гость было приподнялся, желая броситься прочь, но удержался. Удержался. Весь покрылся мельчайшими капельками пота. И все исчезло. Мы перевели дух.

Дальше продолжать и невозможно.

Ж-4

Опять немалый отрывок, служащий продолжением некоторых предыдущих трех подобных же отрывков

Так никого и не было. Ренат опять обратился к воде. Вид ее был скучен. За рекой на противоположном берегу в сумерках массивное военно-официальное здание с его странной причудливой сталинско-мистической архитектурой громоздилось остовом некоего исполинского монастыря. Изредка в отдельных окнах вспыхивал свет, вырывая их из темного массива и подвешивая на неимоверной высоте. Но не удерживались – гасли. Точно так же, но уже надолго повис маленький огонек на последнем этаже соседнего невысокого дома. Там, как и обычно, виднелась прислоненная к притолоке окна маленькая, просматриваемая до мельчайших деталей, словно выточенная из слоновой кости, женская фигурка.

– Ангел среди ада летит в своем облачке рая, – вспомнилось Ренату. Появилась вторая фигурка. Прижалась к первой. Так и застыли.

Ренат снова обратился на воду.

Он вспомнил, как в старые, прямо-таки доисторические, удаленные и почти исчезающие из памяти времена они с Мартой оказались между трех вод – моря, озера и реки. Пару раз, как водилось тогда среди московского литературно-интеллигентского молодежного и пожилого круга, они проводили лето в Прибалтике. Выбрали Эстонию, хотя их усиленно зазвали и в Латвию, и в Литву, предлагая почти тот же набор прелестей прибалтийской природы и окультуренного на европейский манер быта. Нашли милое такое местечко Локса в двух часах езды от Таллина.

Это был их второй визит. На сей раз не повезло. Долго блуждали под не то чтобы неодобрительные, но внимательные и молчаливые взгляды местных домовладельцев. Свободных мест не оказалось. Оно и понятно – лето, разгар сезона. Наплыв интеллигентных ленинградцев и раскованных москвичей.

– Я же говорила, надо было послать телеграмму, – кипела Марта.

– Да какая телеграмма в такой глуши? – глупо оправдывался Ренат.

– Это в твоей Москве глушь. А здесь вполне цивилизованное место.

– Ну да, цивилизованное – две скотины, три избы.

– Перестань. Всегда от всех сюда доходили телеграммы и письма. А от тебя почему-то не может. – В их отношениях уже наступил период взаимного уставания и соответственно порой вполне беспричинного раздражения друг другом.

В результате таки повезло. Всего за километр от поселка, на отдельно стоящем хуторе нашлось место. Приятное, уединенное и тихое. Не говорящие по-русски спокойные хозяева объяснились жестами и немногими эстонскими словами, впрочем, вполне подходящими к данной ситуации.

– Кас вып муна? – есть ли яйца, или сколько стоят яйца – уж не припомню.

– Кас вып пима? – то же самое про молоко.

И «кас вып» чего-то там еще – словарь недостаточный даже для мирного курортника, не говоря уж про озабоченного оккупанта.

Хозяева определили им две светлые чистые комнаты в парадной части дома, переместившись в задние, поближе к сараю и скотине.

Долго сидели на берегу в любимом Анкуре. Молча, каждый в свою сторону смотрели на море, песок и сосны сквозь огромные хорошо промытые стекла во всю немалую площадь стен легкого заведения. Вернее, в три стены. Молчали. Не столько рассорившись, сколько в преддверии решительного и, возможно, уже непоправимого разрыва. Оба ощущали его мучительность и уже неизбежность. Не сегодня, так завтра. В подобном случае выяснение отношений приводит только к катастрофическому их ухудшению.