Монстры

Песок, лазоревое томящееся, но холодное в любую погоду море. Бесшумные сосны, блуждающий песок и редкая жестковатая трава. Внутри же кафе, наполняя его ласковыми женоподобными голосами, несущимися из аккуратных легко поскрипывающих на высоких нотах колонок, Битлы на пике своей тогдашней популярности что-то обворожительно проповедовали про любовь. Нехитрый набор выпивок-закусок и западноподобный дизайн сотворяли атмосферу томящей европейскости. Словно только что оставленной некой киногруппой, снимавшей сюжет из заграничного заманчивого быта, естественно в советском понимании и в советской причудливой интерпретации.

Типа один миллионер другому:

– Угощайтесь, кофе настоящий!

– Ах, неужели? – приятно удивлен визитер.

Вокруг висел аромат не смытой до конца советской властью той самой западности. Европейской бытовой культуры и прохладного отстраненного обихода. Тихие голоса, легкий отчуждающий акцент, непривычные имена и фамилии. Так, во всяком случае, представлялся приезжим жителям социалистического космоса ухоженный и ладненький быт прибалтийцев. Хотелось, забывшись, вдруг обратиться к кому-нибудь за соседним столиком:

– Эй, Сэм, с какой это девушкой тебя видели вчера в баре на Лоустрит?

– Ладно, ладно, Билл, это совсем другое, – отвечает огромный, небритый и чем-то недовольный Сэм. Тот самый обаятельный Сэм, коих немалое количество поселилось в романтическом сознании новой поросли 60-х из лихих советских переводов американской литературы. Из того же Хемингуэя, к примеру.

– Все мы тут другое.

– Ты не о том. Это даже и не девушка (за качество перевода ответственности не несем. Впрочем, уровень и профессионализм тогдашней советской переводческой школы был и, пожалуй, поныне не сравним ни с какой другой, что вполне подтверждено как внутренними, так и зарубежными авторитетными свидетельствами).

– И такое бывает, Сэм. Мы ведь не школьники, а, Сэм? Хе-хе. Слыхал анекдот? Мальчик опаздывает в школу. Учитель спрашивает: – Что опоздал? – Мы с отцом корову к быку на случку водили. – А что, отец не мог сам? – Мог, да бык лучше. – Ах-ха-ха, – разражается хриплым смехом Билл. Редкие посетители улыбаются.

– Ты пей, пей. Нэнси, налей ему за мой счет, – глухо произносит Сэм.

– Что это ты такой щедрый, Сэм. Хороша, видать, эта не девушка. – Билл широко раскрывает рот, полный белых зубов, и насмешливо крякает.

Сэм мрачно поднимает прозрачный стакан, разом опрокидывает его. С нарочитым резким стуком ставит на стойку. Медленно сползает с высокого стула и вразвалочку направляется к выходу.

– Послушай, старина, – почти у самой двери настигает его голос бесхитростного Билла. – Слышал про эту историю с Ричардсоном?

– Я о том и говорю. – Сэм не оборачиваясь останавливается в дверном проеме, вырисовываясь огромным темным силуэтом на белом фоне. – Просто в другом обличье.

– В каком это таком другом? – и ухмыляется. – Два отверстия – это тебе не рождественские леденцы. И в другом тоже два нашли. А? Словно кто выжег паяльной лампой.

– Это вот и усложняет дело. – Сэм смотрит в сторону полностью присмиревшей воды. Что он там высмотрел? Или просто не хочет глядеть в глаза собеседнику?

– Что усложняет?

– Дело усложняет. – Сэм машет рукой, окончательно разворачивается и уходит в направлении моря, постепенно исчезая из виду.

– Мне все это не нравится, – говорит Марта. – Уже пять часов. В Таллин возвращаться или под сосенкой, что ли, ночевать? Да и в Таллине тоже, не в гостинице же Виру. Маремаа в отъезде.

Море неактивно накатывало плотные низкие волны. Людские фигурки, как беззвучные тонконогие бледные цапли, на большом расстоянии друг от друга виднелись далеко-далеко в воде. В прошлый раз Ренат вот так же брел и брел по утомительному мелководью. Уже почти скрылась из виду песчаная коса побережья, а ему все было по колено. И вдруг не то чтобы он провалился, но немыслимый водяной вал встал стеной прямо перед ним. Они замерли друг против друга. Ренат на мгновение понял, осознал, ощутил себя равномощным. Но только на мгновение. Какая уж тут равномощность?!

– Прямо как кошка. Чуть на тебя капнет, сразу лапу отдергиваешь, – удивлялся старший брат.

Сестра пристально и долго смотрела на Рената, как, кстати, никогда не всматривалась в брата.

– Дикое, страшное татарское мясо, – и качала головой. Было непонятно, хорошо это или страшно в буквальном смысле.

– Тебе сестра голову задурила. Татары, шаманы! – ворчал брат. – Мы и не татары вовсе. Мы от древнего иранского рода. Аристократия выше шаманов, – гордо заключал Чингиз.

– Какой Иран? Какая аристократия?

– Отец говорил.

– Отец? – удивился Ренат. Он в жизни не видывал отца.