Монстры

Просматриваемая во всех направлениях на многие километры сверху, с высоты их полета, присыпанная снегом плоскорастянутая поверхность. Они стремительно несутся над этими почти необитаемыми местами с редкими скоплениями деревянных сизоватых покосившихся человеческих жилищ. С виду не заселенных. Движение то невероятно замедлено, то, наоборот, стремительно, прямо дух захватывает. Прохладный воздух овевает со всех сторон, давая временное отдохновение от непереносимого жара, нависшего над холмом и его окрестностями. Прохлада странным образом соседствует с жаром, нисколько не умеряемым ею, по-прежнему почти испепеляющим изнутри. Подлетели. Замерли, зависнув ровно посередине высокого центрального строения монастыря (покрытого ли куполом или открытого в высокое белесое небо – не припомню. Хотя все остальное припоминается абсолютно точно и пространственно осмысленно.) Медленно, как тяжелые жерла огромных телескопов, переводят свое зрение с дальних просторов и поблескивающей серебристой поверхности неблизкого моря на происходящее внизу, прямо под ними. Поначалу в нижнем полумраке с трудом можно различать копошащихся в затененных нишах возле стен мелких человеческих тварей. Потом прямо под ними, как раз посередине помещения, в высветленном срединном пространстве обнаружились четыре фигуры. Сверху распознать их не представлялось почти никакой возможности. Две фигуры в неуверенности стоят чуть поодаль. Две другие расположились ровно по центру. Точно под зависшим над ними самоотдельным фокусом зрения. Один из пребывавших в центре распростерся вдоль земли и просматривается во всех подробностях и деталях. Наряд его нелеп и престранен. Прохладное зрение фиксирует все точно и бесстрастно. Ровный столб слабого света, вверху которого и завис наш центр наблюдения, другим своим расширенным концом упирается в этих двоих далеко внизу, освещая их с некой чрезвычайной преизбыточностью. Видно, как распростертый на полу все время подергивается и резко подскакивает.

И вдруг, в какой-то момент, не вполне уловленный верхними наблюдателями, распростертый на земле затих и сам стал чисто и как-то беспримесно светиться голубоватым мерцающим светом. Сначала еле заметно. Скорее угадываемо. Но свечение стремительно нарастало и в определенный момент, перейдя, определенный энергетический порог, вдруг ярко озарило собой все окрестности, отменяя прежнее слабое стояние бледного северного дневного освещения. От его волнового удара наблюдателей даже подбросило. Через какое-то мгновение они опять снизилась, однако не дотянув до точки своего предыдущего нижнего висения. Давление световой волны держало их достаточно высоко, почти на уровне купола, открытого, разверстого в самое небо. Лежащий медленно, словно выталкиваемый водой, принял вертикальное положение и застыл, повиснув чуть-чуть приподнятым над землей. Сияние, исходившее от него, индуцировало свечение и всех остальных обитателей этой обители. Они постепенно объявлялись в зоне видимости. Вернее, она сама, стремительно расширившись, охватила, захватила их. Сначала стал светиться соседний с первым, стоящий ровно по центру человек. Правда, его свечение имело красноватый оттенок. Затем абсолютно белым светом озарились двое, стоящие чуть в стороне. Они приблизились друг к другу, и их ореолы, совпав, образовали один немигающий светящийся столб. Следом медленно, словно с трудом разгораясь, овладевая неподатливыми и непонятливыми, свет охватил и всех прочих, разместившихся по стенам. Они стояли вытянувшиеся и затихшие. Стало видно все и во всех деталях. Слышалось ровное, ненарастающее и неубывающее мягкое звучание, постоянно оттекающее куда-то далеко на Запад, в непроглядываемые отсюда дали их предыдущего мучительного и неотступного стояния. Свет же висел, не мигая и не отвлекаясь ни на какие другие пространства. Все вокруг наполнилось цветением. Оно проявилось наподобие переводных картинок – медленно и необъяснимо. Объявилось и щебетание. Вроде бы детские голоса послышались. Словно промелькивание по краям окаймленной картинки многочисленных детских головок и лиц. Позвякивание колокольчиков. Даже легкий, напоминающий звучание соприкоснувшихся тонких фарфоровых чашечек, звук отдаленного церковного колокола. Так казалось. Плыли запахи и благоухания. Все застыло. Повисло. Повисело и погасло.

Рыцари просыпались. Жара по-прежнему обливала каждого как бы специальным отдельным золотом низко звучащего колокола. В ноздри забивалась пыль и отчаянные, металлически жужжащие мухи и насекомые. Вверху над всем этим за прошедшее время надстроилось еще несколько этажей сложно балансирующей системы взаимоперемещающихся внимательных черных птиц. А сколько других, неведомых, неясно-образуемых, высших, боковых и низших построений, неуследимых, не улавливаемых зрительным аппаратом усталых и невнимательных участников этого нескончаемого действа! Да и вообще, вряд ли могущих быть распознанными и идентифицированными неизощренным человеческим зрением. Все ждали.