Маленький показательный диалог. Фактически в нем отражена разница между языком равнины (Саверден севернее пресловутого Лабаррского прохода) и языком Сабартеса[653]
. С другой стороны в последнем тоже обнаруживается разница между диалектами, прадским и монтайонским, быть может, подкрашенными каталанизмами. В самом деле, люди Монтайю, и особенно пастухи, обладают живым чувством окситано-каталонскогоОкситания 1320 года при общей своей величине является политически ничтожной. Это большой корабль, плывущий в ночи с потушенными огнями и, вероятно, не зная куда. Но, тем не менее, Окситания предстает в глазах арьежских пастухов, которые, разумеется, не называют ее таким именем, географическим гигантом: одно только расстояние от Тулузы до Меранского перевала производит, как мы уже видели, впечатление бесконечности (I, 191, 202). В общем содружество каталонской и окситанской культур, с которым связаны наши поселяне, широко распахнуто в Средиземноморье с его полуостровами, островами и великими долинами северного берега: овцеводы из Арка идут за отпущением греха ереси к самому папскому престолу. Арьежане, от которых запахло катарством, спасаются душой и телом в ломбардской, сицилийской, каталонской, валенсийской землях и на Майорке. По случаю сезонных перегонов и эмиграции установились контакты с испанскими морисками. Мусульманский и христианский Восток придает сияние смутному «заморскому» присутствию, основанному на распространении мифов и слабых попытках крестовых походов[654]
.И наоборот, примечательно отсутствие в Сабартесе эманаций «французского» мира как такового. Разумеется, мир этот осуществляет окольное влияние: инквизиция из Каркассона и Памье в духовной сфере «объективно» старается для успеха грязных французских делишек. Повсеместно представленная Церковь и французское влияние, одновременно и весомое, и маргинальное, неплохо поладили между собой в Окситании. Будучи заодно, как воры на ярмарке, они делают ставку на пассивную покорность народов преимущественно католической «страны ок», что позволяет закрепить совместную добычу клерикала и завоевателя (впрочем, последний предоставляет некоторые преимущества, что в долгосрочной перспективе будет вполне оценено и элитами, и населением). В конце концов, сила Франции далека, но эффективность ее очевидна. Как дамоклов меч, нависает она над горячими головами Сабартеса. Даже не начав действовать, она устрашает. Она может заставить подчиниться самых непокорных, так что вооруженная оккупация всей страны людьми из страны «ойль» не становится необходимостью.
Зато если оставить в стороне такого рода косвенные методы нажима, то человеческое, миграционное и культурное воздействие собственно «французских» земель в Сабартесе весьма слабо. Конечно, множество мигрантов продолжают переходить арьежские и руссильонские перевалы, направляясь с Севера в Испанию. Но эти мобильные, влекомые к иберийскому югу люди — это не франкофоны из парижского региона, а окситанцы из Руерга. Случайное появление в Монтайю одного-единственного
Для характеристики нашего культурного пространства более важны иноверческие течения. Несмотря на «псевдоподии»{301}
, которые неоднократно протягивались в Северную Европу, катарство по происхождению ересь балканская, итальянская, средиземноморская{302}. Она пришла в «страну ок» маршрутом Восток—Запад. Ересь эта соответствует традиционной пространственной структуре верхней Арьежи с ее основным тяготением к внутреннему морю.