Мопассан

«Мне ни разу еще не приходилось видеть, чтобы солнце создало из белого купола такое чудо, такую изумительную игру красок. Правда ли, что он белый? Да, белый, ослепительно белый! И все же свет так странно преломляется в этом огромном яйце, что тут различаешь волшебное разнообразие таинственных оттенков… (они. — А. Л.) так тонки и нежны, так утопают в этой снеговой белизне, что их улавливаешь не сразу… Чем больше в них всматриваешься, тем ярче они выступают. Золотистые волны текут по этим контурам и незаметно гаснут в легкой сиреневой дымке, которую пересекают местами голубоватые полосы. Неподвижная тень ветки кажется не то серой, не то зеленой, не то желтой. Под карнизом стена представляется мне фиолетовой; я догадываюсь, что воздух вокруг этого ослепительного купола розовато-сиреневый…»

Это и Делакруа и Матисс одновременно.

Ухо у него чуткое. Правда, Мопассан более чувствителен к ритму и шуму, нежели к мелодии. У него отлично развитое обоняние — настоящий нюх сеттера. В этом отношении он вплотную приближается к Золя, обладателю самого острого обоняния среди всех писателей века. Вкус и осязание также весьма развиты и избирательны. Воистину он богато одарен от природы силой восприятия. Между тем благодаря этой своей переполненности он особенно остро сознает, что так же беден, как и все люди вокруг него: «Всего лишь пять чувств… Всего лишь пять…»

Пан жалуется! В действительности наиболее характерная его черта — это постоянное ощущение в себе шестого чувства, заключенного во всем существе в целом, — чувства единства со всем миром. Он, обладатель шестого чувства, отлично знаком со всеми его недостатками и достоинствами:

«Счастливее или несчастливее те люди, которые воспринимают ощущения не только глазами, ртом, обонянием и слухом, но в той же мере и всей поверхностью тела?»

Как хорошо он знал себя — романист, деланно презиравший анализ и самонаблюдение!

В рассказе «Любовь, или три страницы из дневника охотника» Мопассан появляется без маски: «Я родился со всеми инстинктами и чувствами первобытного человека, впоследствии обузданными воспитанием и рассудком. Охоту я люблю страстно, и при виде окровавленной птицы, крови на перьях и у меня на руках я теряю власть над собой».

Мы снова сталкиваемся здесь с «жестокостью» — основополагающей, органичной, позаимствованной из далеких веков. «Я люблю стрелять в летящую птицу, я убиваю ее, а потом жалею, глядя, как она умирает. И я ухожу, мучимый угрызениями совести, от этого агонизирующего животного, чьи судороги никак не исчезнут из моих глаз… И снова возвращаюсь к охоте».

В целом ряде рассказов проявляется откровенная жестокость: в таких, как «Господин Иокаста» (1883), «Сумасшедший» (1884), «Маленькая Рок» (1885), «О кошках» (9 февраля 1886), «Вечер» (1889). Им близки и военные рассказы, и рассказы о кровной мести, и фантастические новеллы начального периода его творчества.

Ренарде задушил и изнасиловал девочку. Писатель задерживается на описании маленького оскверненного тела: «В нескольких шагах от него на мху лежало совершенно обнаженное детское тело. Это была девочка лет двенадцати. Она лежала на спине, разметав руки, ноги были раздвинуты, лицо покрыто носовым платком, бедра слегка испачканы кровью».

Тремулен, товарищ по коллежу, случайно встреченный на рыбалке, терзает осьминогов потому, что жена изменила ему с 66-летним генералом. Как разителен контраст между болезненной жестокостью человека и умиротворенной красотой залива Бужи! «Он швырнул в лодку искалеченного, издыхающего осьминога, который прополз под моими коленями к зловонной луже, чтобы умереть там, среди уже мертвых рыб». Отождествление неверной жены с истерзанным осьминогом отвратительно.

Воспитатель Муарон, желая отомстить богу, «угощает» своих воспитанников сладостями, начиненными иголками. «Махмуд-Продувной», обращенный в христианство турок, связывает веревкой своих врагов-арабов. «И тогда он сделал нечто чудовищное и смешное (sic): четки из пленников или, вернее, четки из удавленников. Он крепко связал руки первого пленника, затем набросил затяжную петлю из той же веревки на его шею и ею же стянул руки следующего, а затем его горло… От каждого движения петля затягивалась на шее, и пленным приходилось идти размеренным шагом, почти вплотную друг к другу, чтобы не упасть замертво, подобно зайцу, пойманному в силок…»

Вопреки явному вызову, вопреки «флоберовскому» желанию эпатировать буржуа не следует, однако, преувеличивать садистскую сторону творчества Мопассана.

Рассказ «Любовь, или три страницы из воспоминаний охотника» подтверждает эту точку зрения. Охотники на уток, подстерегая дичь, разводят костер в своем укрытии. «Наш конусообразный дом казался гигантским алмазом с огненной сердцевиной, внезапно выросшим на льду болота.

Внутри виднелись две фантастические фигуры: это были наши собаки, гревшиеся у огня…»