В тут же секунду я чувствую, как его губы легко касаются моих. Даже само их движение кажется нежным,
Мор отстраняется.
– Были ли мои намерения чисты? Ясно ли я их выразил?
– Очень.
Он продолжает двигаться, некоторое время сохраняя замедленный ритм. Но затем, возможно, в ответ на мое собственное лихорадочное желание получить больше, толчки ускоряются, становятся более резкими и грубыми.
– Я хотел и дальше заниматься с тобой любовью, но не могу противиться
–
Этих слов оказывается достаточно, они позволяют ему отбросить сдержанность. Следующий поцелуй – безудержный, дикий. Ритм ускоряется раза в два, как и амплитуда – все быстрее, сильнее, пока изголовье кровати не врезается в стену.
Я обхватываю его ногами, желая, чтобы наши тела соприкасались как можно теснее.
Каждый толчок воспламеняет меня, огонь все ярче, жарче. Как будто я выпустила на волю ураган. Наверное, иначе и быть не может, думаю я, если заключить природную стихию в человеческое тело.
Он пристально, не отрываясь, смотрит мне в глаза. Мгновение длится и длится. Между нами нарастает нечто, чему я затрудняюсь подобрать название, но от меня это исходит не в меньшей степени, чем от него.
И это
Я держусь до последнего, хотя и чувствую, что не могу больше – но этот
И, дав себе волю, я кричу, выкрикивая его имя. Это апогей, острое, пронзительное, ослепительное чувство. Почувствовав, как я сжимаю его, Мор рычит, его кульминация подходит, накатывает следом за моей. Сжав мои плечи, он пригвождает меня к кровати и наносит последние, безжалостные удары.
Миг – и все позади.
Мор привлекает меня к себе. Даже теперь, когда мы уже не единое целое, он все равно хочет, чтобы я была рядом.
Губами он касается моего лба.
– Мне нравится заниматься с тобой любовью, Сара Берн.
Сердце в моей груди совершает кульбит.
– Теперь я даже думаю, что это нравится мне больше всего на свете – не считая вот этого, – и на секунду он крепко обнимает меня.
Я вожу рукой по его груди, по кубикам пресса и тихо улыбаюсь.
– Даже больше, чем мой прекрасно подвешенный язык и разговорчивость? – подтруниваю я.
– Задай мне этот вопрос завтра, когда будешь сидеть в седле, – улыбается в ответ Мор. – Я уверен, что мой ответ будет иным.
Эта улыбка! От нее у меня замирает сердце.
– Ты так говоришь, чтобы мне польстить.
– Сара, ты
Вы можете подумать, что я уже привыкла к его похвалам, но нет, слова Мора, как всегда, волнуют меня.
Некоторое время мы оба молчим, я просто прижимаюсь к нему и смотрю в потолок со счастливой улыбкой, а он расслабленно поглаживает меня по спине.
Но, чем дольше я лежу, тем более беспокойными становятся мои мысли. В памяти встают утренние события, и я чувствую, как тревога обступает меня со всех сторон.
Нападения будут повторяться. Я знаю это наверняка, знает и Мор. Не знаю, почему именно сейчас эта мысль воспринимается как некое отрезвляющее откровение. В конце концов, я и сама была в числе тех, кто пытался, пытается и будет пытаться его убить. Разумеется, это будет продолжаться.
Роду человеческому свойственно безрассудство и свойственна глупость, ему свойственна храбрость и готовность к самопожертвованию…
И мстительность тоже ему свойственна в достаточной мере.
Так что, по большому счету, даже если они не могут остановить всадника, то, по крайней мере, постараются заставить его горько пожалеть, что явился сюда.
Вот вам и еще один из тех моментов, когда мир начинает вращаться в другую сторону.
Я постоянно отслеживала то, как меняется под моим влиянием всадник, не замечая при этом, что и он изменил меня.
– Я не твоя пленница, – шепчу я.
Рука Мора замирает. Он молчит, медлит с ответом.
– Я не пленница, – настаиваю я. – Больше нет.
Это звучит, как ультиматум.
Мор улыбается уголком рта.
– Тогда прими мое предложение.
Он в прекрасном настроении – чему немало способствовал секс, – но мне сейчас не до шуток.
– Я серьезно, Мор. Сегодня утром я выкрала у человека оружие и угрожала ему. И убила бы его, если бы потребовалось, – мне больно и страшно признаваться в этом. – Так что я больше не могу считаться твоей пленницей.
Мор долго молчит.
– Хорошо, – соглашается он наконец. – Ты больше не пленница.
Вот только вряд ли кто-то из нас понимает, какова же теперь моя роль, кем я оказываюсь с этой минуты. Может, я больше и не в плену, но сомневаюсь, что могу свободно встать и уйти от него прочь. Фишка в том, что я и
– Что ты со мной делаешь? – шепчу я, вглядываясь в его лицо.