Моралии на книгу Иова

59. Никто здесь так не совершен, если не обрезает всегда того, что вырастает. — Волосы плоти — проявления человеческой извращенности. Волосы плоти — помышления о прежней жизни, которые мы отсекаем от ума так, что он не чувствует от их утраты никакой боли. Хорошо сказано Моисеем: «Левиты пусть бреют все волосы плоти своей» (Числ. 8:7). «Левит» переводится как «избранный». Следовательно, Левиту надлежит брить все волосы плоти, так как тот, кто избирается на служение Богу, должен явиться пред очами Бога очищенным от всех плотских помышлений, и не явить прекрасного образа души, словно обезображенного волосами. Но, так как мы сказали, что так или иначе, добродетель возрастает от святого образа жизни, однако, в нем все еще имеется нечто от прежней жизни, и это нужно терпеть. Поэтому и Левитам заповедано брить волосы, а не вырывать [78]. Поскольку волосы сбриты, то корни остаются в плоти, и волосы вырастают вновь, чтобы снова быть срезанными, потому что хотя излишества помышлений удалены с большим усердием, но, однако, их нельзя удалить совсем. Ибо плоть всегда порождает излишества, которые дух всегда отсекает мечем попечения. Но, однако, мы видим их в себе более отчетливо тогда, когда достигаем высоты умозрения. Поэтому здесь верно сказано: «И когда дух прошел в моем присутствии, взъерошились волосы плоти моей».

60. Ум более решительно отсекает пристрастия, и вследствие этого запечатлевает Духа, но это продолжается не долго. — Человеческий ум, возведенный на вершину созерцания, настолько более сильно страдает от бесполезных [мыслей], насколько более ясно видит то, что любит; и когда он достигает того прекрасного, что рассматривает над собой, он решительно осуждает в себе то, что прежде безмятежно поддерживал по слабости. Когда дух проходит, волосы плоти содрогаются от силы раскаяния, бесполезные помышления исчезают, чтобы ничего не оставалось расслабленного, ничего развратного. Суровость внутренней проверки, воспламеняет ум против самого себя. И когда то недозволительное, что появляется в сердце, отсекается с постоянной суровостью, то, по большей части случается, что ум оживившись, распространяет лучи умозрения своего более широко, и почти запечатлевает духа, который проходит. Даже когда созерцание заставляет дух остановиться, сила Божества не открывается полностью, потому что необъятность Его превосходит [даже] возросшую и возвышенную человеческую силу. Поэтому хорошо добавляется: «Кто-то стоял, чье лицо я не узнал».

34

Стих 16. Кто-то стоял, чье лицо я не узнал.

61. Человек через грехопадение стал полностью плотским, и не размышляет без плотских образов. Кто без них познает свою душу, то вслед за тем и Бога. — Мы не говорим «Кто-то», разве если только не хотим, или, по крайней мере, не можем назвать [точно]. Но в этом месте говорится «Кто-то», и ясно показывается смысл, когда сразу же добавляется: «Чье лицо я не узнал». Человеческая душа, грехом первых людей отторгнутая от радостей рая, потеряла незримый свет, и полностью предалась любви к видимому; и она настолько ослеплена во внутреннем созерцании, насколько безобразна снаружи. Поэтому получается, что она знает только то, если можно так сказать, что познает прикосновением плотских глаз. Ибо человек, если бы хотел соблюдать заповедь, был бы духовен даже во плоти, но грехопадением он стал плотским даже умом, и он думает только о том, что доставляет душе посредством вещественных образов. Ум становится грубым для восприятия внутреннего изящества, и с удивлением непрерывно разглядывает сущность неба, земли, воды, животных, и всех видимых вещей. И, так как не может уже подниматься к возвышенному, то охотно находится среди них. Но когда необыкновенными усилиями он старается возвыситься от них, и это — весьма велико, если душа побуждается к созерцанию себя, в то время, когда подавлены телесные образы; если она размышляет о себе без телесных представлений, то этим размышлением [о себе], она приобретает силу созерцать сущность вечности.