Разумеется, для этого необходимы определенные индивидуальные качества. Нужно, в частности, чтобы учитель обладал силой духа и волевой энергией. Поскольку основная черта императивного предписания состоит в том, чтобы заставить умолкнуть сомнения и колебания, правило не будет представляться обязательным ребенку, если он увидит, что оно применяется нерешительно, если тот, кто уполномочен знакомить его с ним, не выглядит всегда уверенным в том, что он должен делать. Но это, в общем, вторичные условия. Важно прежде всего, чтобы учитель в самом себе ощущал реальное присутствие того авторитета, который он должен передавать и прививать. Этот авторитет образует силу, которую он может проявлять только в том случае, если в действительности ею обладает. Откуда же она может к нему прийти? От материальной власти, которой он наделен, от имеющегося у него права наказывать и вознаграждать? Но страх наказания – не то же самое, что уважение к авторитету. Он имеет моральный характер, моральную ценность только в том случае, если наказание признано справедливым тем, кто ему подвергается, а это предполагает, что авторитет, который наказывает, сам по себе признан легитимным. Иначе он оказывается под сомнением. Учитель должен черпать свой авторитет не извне, не из внушаемого им страха, а из самого себя. Он может приходить к нему только из глубины его души. Нужно, чтобы он верил, конечно, не в себя, не в превосходные качества своего ума или своей воли, а в свое дело и в величие своего дела. Авторитет, которым так легко наделяются деятельность и речи священнослужителя, создается его представлением о выполняемой им высокой миссии. Ибо он говорит от имени Бога, которого он ощущает в себе, к которому он, по его убеждению по крайней мере, гораздо ближе, чем толпа мирян, к которым он обращается. Так вот, светский учитель может и должен обладать чем-то вроде этого ощущения. Он также является представителем превосходящей его великой моральной реальности, с которой он связан более непосредственно, чем ребенок, поскольку именно через его посредничество ребенок с ней общается. Точно так же как священник – толкователь Бога, он является толкователем великих моральных идей своего времени и своей страны. Пусть он будет приверженцем этих идей, пусть он ощущает все их величие, и авторитет, который в них заключен и который он осознает, обязательно передастся ему и всему, что от него исходит, поскольку в глазах детей он их выражает и воплощает. В этом авторитете, проистекающем из столь безличного источника, не будет места ни для гордыни, ни для тщеславия, ни для педантизма. Он весь целиком создан из уважения, которое учитель испытывает к своей функции, или, если угодно, к своему служению. Это то уважение, которое через речи, через поступки переходит из его сознания в сознание ребенка, где оно оставляет свой отпечаток. И разумеется, я не хочу сказать, что нужно говорить каким-то священническим тоном, диктуя задание или объясняя урок. Для того чтобы это чувство было результативным, нет никакой необходимости все время приводить его в движение. Достаточно того, чтобы оно утверждалось в нужный момент и чтобы даже тогда, когда оно находится лишь в скрытом состоянии, даже когда оно открыто не проявляется, тем не менее оно оказывало общее влияние на поведение учителя.