Есть, впрочем, один факт, который вполне ясно демонстрирует, что наказание должно иметь другую функцию. Все мы знаем, что оно должно быть пропорциональным степени вины. В школе, как и в реальной жизни, моральное сознание не может допустить, чтобы к провинностям разной степени применялись одинаковые санкции, или наоборот. Однако если, как полагает рассматриваемая нами теория, наказание не имеет иной цели, кроме как предотвратить запрещенное деяние, сдерживая путем угрозы стремление его совершить, оно должно быть пропорционально не серьезности этого деяния, а силе этого стремления. Таким образом, стремление к совершению незначительных проступков, тех, что считаются простительными, может быть гораздо более сильным, гораздо более устойчивым, чем склонность к совершению серьезных проступков в школе. Например, известно, что довольно мало таких детей, которые сильно предрасположены к тому, чтобы открыто бунтовать против учителя, прямо его оскорблять, причинять зло своим товарищам. Напротив, много таких, кто склонен лениться, отвлекаться и т. п. Однако не может быть и речи о том, чтобы наказывать простую психическую неустойчивость, даже там, где она носит хронический и почти постоянный характер, более строго, чем открытый бунт. Столь непропорциональное наказание выглядело бы несправедливым в глазах виновного и грозило бы его возмущением учителем и представляемым им моральным порядком. Но в таком случае, если наказание считается справедливым, т. е. пропорциональным серьезности совершенного проступка, то это значит, что оно не имеет единственной целью устрашение. Связь, которую оно поддерживает с моральной ценностью караемого им поступка, свидетельствует о том, что оно должно иметь какую-то иную функцию.
Согласно школе моралистов, противостоящей предыдущей, эта функция должна состоять не в том, чтобы предотвратить повторение совершенного проступка, а в том, чтобы устранить последний. Наказание само по себе должно иметь свойство, компенсирующее моральное зло, которое содержится в проступке. Наказывать нужно, говорят они, не для того, чтобы устрашать, а чтобы устранить нарушение и его последствия. «Наказание, – говорит Жане, – должно быть не только угрозой, обеспечивающей соблюдение закона, но и исправлением или искуплением, которое устраняет его нарушение»[176]
. Наказание, понимаемое таким образом, – это своего рода контрпроступок, который ликвидирует провинность и расставляет вещи по своим местам. Он должен быть обращен не к будущему, а к прошлому; благодаря ему прошлое становится таким, как если бы его не было. Проступок нарушил установленный порядок; наказание восстанавливает нарушенный порядок. Как достигается этот результат? Через страдание, которое оно за собой влечет. «Порядок, нарушенный мятежной волей, – утверждает этот же автор, – восстанавливается страданием, которое является следствием совершенной провинности». Страдание, причиненное виновному, должно возместить зло, причиной которого он явился; оно его исправляет, потому что искупляет. Наказание – это главным образом искупление. С этой точки зрения пропорциональность наказания и вины легко объяснима. Ибо для того чтобы наказание могло устранить проступок, быть для него противовесом, нужно, чтобы оно было равносильно по отношению к нему; нужно, чтобы оно обязательно возрастало в той же мере, что и зло, нейтрализовать которое является его функцией.Против этой концепции возражали, и не без основания, утверждая, что принцип, на котором она базируется, является необоснованным и абсурдным. Страдание само по себе – всегда зло. Чем же зло, которое причиняется таким образом виновному, может компенсировать то зло, которое совершил он? Первое из этих зол прибавляется ко второму, но не устраняется. Таким образом можно осуществить лишь ложную симметрию. Это, говорит Гюйо, все равно как если бы врач, для того чтобы вылечить больную руку, начал бы с ампутации другой руки. Словом, наказание, понимаемое как искупление, – это лишь слегка модернизированная форма древнего талиона, а признано, что талион не может уже быть принят моральным сознанием наших современников.
И все же кое-что в этой теории следует поддержать. Это касается принципа, согласно которому наказание, насколько возможно, устраняет проступок или по крайней мере его исправляет. Но это исправляющее свойство у него возникает не из того, что оно предполагает страдание, так как страдание есть зло, и было бы, очевидно, абсурдно, чтобы зло могло компенсировать зло и уничтожать его. Но наказание не заключено целиком в причиняемом им страдании. Последнее играет в нем второстепенную, гораздо менее важную роль, чем обыкновенно думают. Сущность кары и наказания в другом.
Чтобы понять, как наказание может компенсировать проступок, посмотрим сначала, в чем состоит моральное зло, которое причиняет этот проступок и которое предполагается уменьшить или устранить.