В самом деле, кажется, у нас есть основание видеть здесь частный случай закона, который можно сформулировать следующим образом. Всякий раз, когда две популяции, две группы индивидов, неравные в культурном отношении, оказываются в постоянном контакте, развиваются определенные чувства, которые склоняют более культурную группу, или считающую себя таковой, совершать насилие над другой группой. Именно это столь часто наблюдается в колониях и разного рода странах, в которых представители европейской цивилизации сталкиваются с более низкой цивилизацией. Хотя насилие не приносит никакой пользы, хотя оно чревато серьезными опасностями для тех, кто его совершает и кто подвергается таким образом серьезным ответным ударам, оно вспыхивает почти неизбежно. Отсюда своего рода кровавое безумие, которое охватывает путешественников, сталкивающихся с расами, которые они считают низшими. Это превосходство, которое они себе приписывают, как бы само собой стремится к грубому самоутверждению, без цели, без причины, из удовольствия в самом самоутверждении. Имеет место настоящее опьянение, утрированное самовозвеличивание, своего рода мания величия, порождающая наихудшие эксцессы, истоки которой нелегко обнаружить. Действительно, мы с вами видели, что индивид сдерживает себя, только если он чувствует себя сдерживаемым, если он находится перед лицом моральных сил, которые он уважает и на которые он не осмеливается покушаться. В противном случае он не знает уже никаких границ и разворачивается без всякой меры и без предела. Но с того момента, как единственные моральные силы, с которыми он связан, обесцениваются в его глазах, с того момента, когда он не признает за ними никакого авторитета, который навязывает их в качестве объекта его уважения, по причине их ущербности, они уже не могут играть эту сдерживающую роль. В результате, чувствуя, что ничто его не останавливает, он сеет насилие как деспот, которому ничто не противостоит. Это насилие для него своего рода игра, спектакль, который он устраивает самому себе, средство подтверждения самому себе этого признаваемого за самим собой превосходства.
Очень вероятно, что это явление того же рода, что можно наблюдать в цивилизованных странах всякий раз, когда группа стариков и группа молодых оказываются в длительном контакте, связанными одной и той же жизнью. Тогда действительно можно видеть, как между обеими группами вспыхивает нечто вроде особого рода вражды; это то, что называют притеснением (brimade). Притеснение – это не просто проявление болезненной фантазии, продукт непонятно каких безрассудных капризов. Иначе оно не имело бы столь широкого распространения, и его не было бы так трудно искоренять. В действительности оно есть необходимое следствие определенных причин, которые не могут не производить своего действия до тех пор, пока им не противостоят моральные силы противоположного направления, но по крайней мере равной интенсивности. Старшие чувствуют свое превосходство над молодыми, потому что они являются носителями обычаев и традиций, которые молодым не известны, потому что они образуют уже сплоченную группу, со своим сословным духом, коллективным единством, тогда как вновь появившиеся не имеют между собой ничего общего, у них нет даже достаточно времени, чтобы сформироваться и организоваться. Поскольку это превосходство не имеет достаточно прочных оснований, поскольку моральный разрыв между обоими поколениями, сблизившимися таким образом, в сущности, сводится к пустяку, поскольку он носит сугубо временный характер и должен быстро исчезнуть, возникающие проявления насилия сами по себе не очень серьезны; они приобретают главным образом вид безобидной игры. Тем не менее это особая игра, характеризующаяся потребностью в насильственных действиях и страданиях. Итак, в слегка отличных формах здесь обнаруживается та же причина, порождающая то же следствие.