Моральное воспитание

Сторонники телесных наказаний в поддержку своих взглядов часто ссылались на то, что эти наказания правомерны в домашнем воспитании, и что отец, посылая своих детей в школу, тем самым делегирует свое право учителю, который становится его представителем. Только что изложенная нами краткая история детских наказаний доказывает, что в любом случае эти объяснения и оправдание физических наказаний в школе лишены всякого исторического основания. Эти наказания не сформировались в семье, с тем чтобы оттуда перейти в школу, в результате какого-то явного или подразумеваемого делегирования. Но в качестве постоянной и организованной системы они целиком имеют чисто школьное происхождение. Когда воспитание является исключительно семейным, эти наказания существуют лишь спорадическим образом, как отдельные, разрозненные явления. Общим правилом в этом случае является скорее крайняя снисходительность; дурное обращение встречается редко. Оно становится регулярным, становится дисциплинарным методом только тогда, когда появляется школа, и в течение веков этот метод развивается, так же как и сама школа. Арсенал этих наказаний обогащается, их применение становится более частым по мере того, как школьная жизнь становится более разнообразной, сложной, организованной. И в природе школы есть нечто, что сильно способствует этому виду наказаний, так что, утвердившись однажды, они сохраняются веками, вопреки всем протестам, направленным против них, вопреки постоянно принимаемым в законодательном порядке запретительным мерам. Они отступают, но чрезвычайно медленно, под давлением общественного мнения. Чтобы так было, нужно, очевидно, чтобы в школьной жизни существовали весомые причины, побуждающие учителя долго и с непреодолимой силой применять принудительную дисциплину. Каковы же эти причины, и как получается, что школа, этот очаг человеческой культуры, вследствие своего рода структурной необходимости становится очагом варварства?

То, что воспитание необходимо является более суровым у цивилизованного человека, чем у «примитивного», можно легко объяснить. Жизнь последнего проста: его мысли малочисленны и не сложны; его занятия не отличаются разнообразием и постоянно повторяются. Вполне естественно поэтому, что воспитание, готовящее ребенка к той жизни, которая однажды для него наступит, должно обладать такой же простотой. Можно даже сказать, что в такого рода обществах оно почти не существует. Ребенок легко узнает все, что ему нужно узнать, посредством прямого и личного опыта; его обучает жизнь, и родители могут, так сказать, не вмешиваться. Доминирует, таким образом, принцип laissez faire, а потому систематическая, организованная суровость не имеет смысла. Настоящее воспитание начинается лишь тогда, когда ментальная и моральная культура, достигнутая человечеством, становится слишком сложной и играет роль слишком важную в структуре совместной жизни, чтобы можно было оставить на волю случайных обстоятельств заботу о ее передаче от одного поколения к последующему. Старшие тогда ощущают необходимость вмешиваться, самим осуществлять эту обязательную передачу, кратчайшими путями, прямо передавая идеи, чувства, знания от их сознания в сознание молодых людей. Вместо того чтобы предоставить последним обучаться самим, спонтанно, по рекомендациям жизни, их обучают. Но подобное воздействие обязательно содержит нечто принудительное и утомительное, так как оно принуждает ребенка выходить за пределы его детской природы, насиловать ее, поскольку речь идет о том, чтобы заставить ее созреть раньше, чем эта природа предусматривает; поскольку вследствие этого, вместо того чтобы дать его деятельности свободно плыть по воле обстоятельств, нужно, чтобы ребенок преднамеренно, приложив усилие, сосредоточил ее на тех предметах, которые ему навязаны. Словом, цивилизация обязательно имела своим следствием то, что она несколько омрачала жизнь ребенка; обучение далеко не притягивает спонтанно ребенка, как утверждает Толстой. Если же мы будем помнить, что на этой фазе истории насильственные методы применяются постоянно, что они нисколько не оскорбляют сознание, что только они обладают необходимой эффективностью, чтобы воздействовать на грубые натуры, то мы легко поймем, почему первоначальные этапы культуры отмечены появлением телесных наказаний.