Моральное воспитание

Это относится прежде всего к первому из выделенных нами у Дюркгейма, «креативному возбуждению», возникающему в новаторские периоды социального развития (приводимые им примеры из истории Европы перечислены выше). Но и в «обычные периоды», когда происходит традиционализация идеалов, «коллективное возбуждение», согласно Дюркгейму, также имеет место в разного рода праздниках, ритуалах, церемониях и т. п., причем степень возбуждения в данном случае очевидным образом ниже, чем в «креативные» периоды.

Необходимо подчеркнуть в связи с этим, что в церемониях корробори, периодически практикуемых австралийскими аборигенами, согласно дюркгеймовской логике, имеет место вторая из выделенных нами разновидностей «возбуждения». Здесь происходит не создание, а воссоздание идеалов, которые носят традиционный характер, а потому степень эмоционального подъема здесь ниже, чем в периоды их создания. Точно так же, следуя той же логике, степень эмоционального возбуждения, испытываемого французскими гражданами ежегодно 14 июля, в день взятия Бастилии, явно ниже той, что испытывали французы непосредственно в момент революции, в частности, в 1789 г., когда это взятие произошло.

Дюркгейм постоянно подчеркивает плодотворный и стимулирующий характер первых двух видов социального «возбуждения». Он постоянно делает акцент на том, что эти процессы сопровождаются усилением социальной интеграции, солидарности и альтруизма, но оставляет в тени тот факт, что речь чаще всего идет об интеграциях и солидарностях во множественном числе, что они ограничены рамками определенных групп, часто выступают в форме «групповых эгоизмов» и сопровождаются межгрупповыми конфликтами, нередко носящими ожесточенный характер.

Правда, Дюркгейм так или иначе признавал противоречивый характер всех форм «коллективного возбуждения», выраженного в разгуле необузданных страстей и эмоций, отмечая, что оно реально и потенциально несет с собой немалый разрушительный заряд. Его деструктивный характер он констатировал и применительно к созданию новых идеалов в истории европейских обществ, и применительно к воссозданию традиционных идеалов (обычаев) у австралийских аборигенов. Дюркгейму было, разумеется, хорошо известно, что приводимые им примеры «новаторских» периодов, включая наиболее важный для него пример Французской революции, отличались не только «креативностью», благородными стремлениями и плодотворным идеализмом, но и массовыми проявлениями кровавого насилия и варварства[147]. И у австралийских аборигенов, совместно праздновавших корробори, межклановые отношения, как и отношения между индивидами, были далеки от солидаристской идиллии.

Дюркгейм отмечал, что эта возбужденная креативность неразрывно связана с социальной дерегуляцией, с ослаблением и исчезновением всех и всяческих правил. Под воздействием «общего возбуждения, характерного для революционных или креативных эпох», человек становится совершенно иным, чем в обычные времена: «Обуревающие его страсти настолько неистовы, что могут удовлетворяться только посредством насильственных, необузданных действий, в которых проявляются сверхчеловеческий героизм или кровавое варварство. Именно этим объясняются, например, крестовые походы и множество эпизодов Французской революции, иногда величественных, иногда диких. Мы видим, как под влиянием общей эмоциональной экзальтации совершенно незаметный, безобидный обыватель превращается либо в героя, либо в палача»[148].

Подобные эксцессы, связанные с дерегуляцией, Дюркгейм констатировал и в отмеченных праздниках корробори у австралийских аборигенов. Поведение их участников, согласно его характеристике, отличается такими чертами, как «бурные страсти, лишенные всякого контроля», «суматоха», «сексуальные связи вне всяких правил, которые бы ими управляли», «инцесты», «бред и патологическая нервозность» и т. п.

Тем не менее, как уже отмечалось выше, Дюркгейм в целом оценивает первые две разновидности коллективного «возбуждения», особенно «новаторскую», как позитивные. Его не смущают ни реальные конфликты, ни дерегуляция, т. е. аномия, ни разгул иррациональных страстей, во власти которых оказываются общества и индивиды в «креативные», или «революционные» периоды, когда создаются новые социальные идеалы. Он интерпретирует «креативные» периоды как времена торжества, как праздники социальных инноваций и социального творчества. Здесь напрашивается сравнение с одним широко известным высказыванием молодого Ленина: «Революции – праздник угнетенных и эксплуатируемых. Никогда масса народа не способна выступать таким активным творцом новых общественных порядков, как во времена революции. В такие времена народ способен на чудеса…»[149].